Глава вторая. Илла.

6.

–  Доброе утро! – Илья Степанович копался в недрах машины, но при виде Сашки выпрямился. –Почему не в форме?

–  Надоело, – отмахнулся Сашка, поднимаясь на крыльцо. –Тетя Маша дома?

–  Дома, – ответил Илья Степанович, отставив в сторону испачканные в масле руки. –Очень кстати, прямо к столу.

–  Хорошо, – буркнул Сашка и вошел в дом.

Тетка колдовала на кухне. Увидев племянника, она радостно улыбнулась, тут же вспомнила о причине его приезда, привычно всплакнула и снова обратилась к чугункам и кастрюлькам. Сашка уселся на продавленный диван, несколько минут оглядывал знакомую до мелочей обстановку, затем спросил как бы невзначай:

–  Тетя Маша, куда мама дела книгу?

–  Какую книгу? – удивленно обернулась тетка.

–  У меня была старая книга. Пергаментные страницы. Деревянная обложка. От отца осталась, – объяснил Сашка.

–  Нет, – задумалась тетка. –Не знаю. Да я такой книги отродясь не видывала. Может, поискать надо? Я ведь, когда все это случилось, о вещах совсем не подумала, да и не смотрела ничего, –тут она вновь прослезилась. –Только деньги на похороны взяла в шкафчике да белье для покойницы.

–  Тетя Маша! – попытался успокоить ее Сашка. –Перестаньте! Просто книги в квартире нет. Я думал, вы что‑то знаете.

–  Нет, – прижала руку к груди тетка. –Так может, еще что пропало? Господи! Ты в материной шкатулке кольца ее смотрел?

–  Все на месте, – ответил Сашка. –Все вроде на месте. Книгу жалко.

–  Ну, так найдется, что с ней станется, – успокоилась тетка. –Может, искал не хорошо? Поедем, вместе поищем. Тебе когда обратно на службу‑то?

–  Послезавтра.

–  Ну, так отдохни хоть немного, к ребятам сходи деревенским, вот сейчас покушаем, и сходи. Развеяться тебе надо, – стала объяснять тетка.

–  Хорошо.

Сашка откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Идти к деревенским ребятам не хотелось. Особой дружбы с ними не случалось и раньше, а теперь и тем более не было ни общих тем для разговоров, ни сил на показное дружелюбие. Ему всегда казалось более интересным пройтись по окрестным полям, подняться на возвышающийся у околицы холм, прислушаться к шелесту деревьев, к журчанью узких речек, к пению птиц. К тому, что происходит внутри него и что невидимо повисает в воздухе вокруг. Вот и теперь, закрыв глаза, он отключился от позвякивания алюминиевых крышек и половника в теткиных руках. От ощущений собственного тела. От посасывания в животе из‑за утреннего голода. От странной головной боли. От стучащего в уши торопливым пульсом сердца. Сделал так, как учил отец, когда они приходили в лес, отыскивали место, где нет вечно суетящихся муравьев, ложились на траву и прислушивались до тех пор, пока не становилась слышна каждая мышка, притаившаяся неподалеку. Слышна не шуршанием, а отзвуком комочка примитивных, но реальных эмоций –голода, страха, боли, насыщения. Вот и теперь в образовавшейся тишине Сашка слышал усталое биение теткиного сердца и простое, бесхитростное кружево ее мыслей. Смесь печали, заботы и копящегося жизненного изнурения. Он слышал бессмысленное шевеление кур на заднем дворе. Прозрачную длинноту просыпающегося клена у крыльца. Шорох корней оживающей под снегом травы. Доносящийся из‑под стрехи тонкий звон вытягиваемой из брюшка паука невесомой паутинки. Еще что‑то, напоминающее гудение старого теткиного баяна, если нажать на нижнее фа и медленно потянуть, расправляя отсыревшие меха.

Книга была рядом. Сашка чувствовал ее, но не находил.