Он изучал их годы и годы, со времен проигранной войны, и знал о них многое. Знал, как сделать им больно, куда нанести смертельный удар, знал об их странной привязанности к своим щенкам и самкам и столь же странной тяге к понятиям не очень ясным, едва ли постижимым для его народа – таким, как «справедливость», «гениальность», «вдохновение» и «творчество». Сам носитель необычных свойств, он знал, что шуча очень не похожи друг на друга и что различия между ними проявляются заметнее, чем у хапторов. Одни обладали силой искусных бойцов, другие – коварством интриганов, третьи, которых шуча особенно ценили, талантами к созиданию. Встречались и наделенные редким даром, позволявшим общаться с лоона эо, – во всяком случае, такая память хранилась в его семье уже три с половиной столетия. Хранилась в тайне, ибо случившееся с предком Шаххаш’пихи не являлось поводом для гордости.

Так кто же эти шестеро?.. Кто боец, кто интриган, кто созидатель?.. И нет ли среди них того, кто может говорить с его добычей, с драгоценным залогом великого будущего?..

Он проклял про себя тупоумных Ппуш, уничтожавших шуча, словно скот на бойне. Он знал многое, однако не все. Были бы пленные, он изучил бы их и выяснил секреты этой расы, даже если бы пришлось их резать и искать ответ в их кишках. Он сделал бы это сам, медленно и с удовольствием... Но торопливые Ппуш не предоставили ему такой возможности.

Шаххаш’пихи вернулся к раздумьям о двух чужаках, молодом и старом. Можно было бы продлить контакт и доискаться, в чем их дар, каковы их внутренняя сущность и умения... Жаль, что пришел Шихерен’баух! Соображает страж не очень быстро, но исполнителен и предан повелителю, так что расспрашивать шуча при нем не стоило. Определенно не стоило! Владыке Кшу не следует знать о мыслях его скромного слуги, чиновника Куршутбаима.

Ни о мыслях, ни об истинном его статусе, ни о пленнике на далекой планете Таханги’ту... Особенно о пленнике!

ЗАМОК ВЛАДЫКИ КШУ

Эрику снился сон. Снилось, будто идет он в ночном полумраке, под светом звезд и нескольких лун, шагает по горной долине, безжизненной и голой, но изумительно прекрасной. То был каменный сад, полный чудес, – тут и там высились источенные ветрами утесы, напоминавшие изысканное кружево, украшенные белоснежно-пенным кварцем, друзами хрусталя и аметистов, желтыми цитринами и топазами, кроваво-красной шпинелью и россыпями зеленых хризолитов. Были здесь и странные фигуры, похожие на птиц, цветы или зверей, были гранаты, халцедоны и яшма, пестрая, словно восточный ковер, был песок, то золотистый, то отливающий серебром. Все это сверкало, блестело и искрилось в лунном свете, отражая лучи мириадами граней. Волшебное место, сказочное зрелище!

Он был здесь не один – рядом шла женщина. Не красавица Илона Линдстрем, как вначале подумалось Эрику; спутница его сна выглядела миниатюрнее и стройнее, ее лицо скрывала вуаль, но он видел, как сияют под этой завесой ее чудные глаза. Он знал, что связывает его с этой женщиной – жалость, нежность, возможно, любовь – но, зная это, понимал, что она недосягаема. Самое сильное чувство не могло соединить их, связать так, как связывают супружеские узы – на долгие десятилетия, от первой встречи и до смерти. Мысль об этом отдавала печалью и тоской.

Но сейчас она была рядом, была с ним, и Эрик вел ее по сказочному саду, вел с оглядкой, ибо в окружающем сумраке таилась опасность.