В душе Джек не испытывал ни малейших сомнений в конечной победе, но он никогда не позволял себе облечь эту уверенность в, пусть и не высказанные, но слова. Эта уверенность оставалась лишь теплым светом, что зажегся внутри после того, как удалось отбить «Эфришен», а сейчас затопил уже все его сердце. Чувство это он воображал только своим персональным секретом, хотя отблеск его был ясно виден всем от доктора Мэтьюрина, до последнего тринадцатилетнего юнги с полипами в носу, замыкающего судовую роль. Но, отставив эмоции в сторону, Джек начал холодный профессиональный разбор ситуации, всех факторов, что могли задержать и даже увести у него победу.

Во-первых, ветер. Пассат слабел, уже справа по носу появились стеклянно-гладкие пятна воды, предвестники обычного полуденного штиля, что мог вообще лишить фрегат возможности управляться, или позволить еле ползти вперед, под соединенные бортовые залпы «Венус» и «Бомбея», пока Гамелен не поставит временную оснастку, что удвоит его силы возможностью маневра.

Во-вторых, прибытие подкреплений. Он не был очень высокого мнения о предприимчивости французского коммодора, но и слабоумным Гамелен не был. Оказавшись на рассвете в положении, когда из-за южного горизонта уже показались берега Реюньона, он, несомненно, отправил свой лучший катер обратно на Маврикий за поддержкой. На его месте Джек сделал бы это после первого же залпа «Бомбея».

Пока он размышлял об этом, положение на севере прояснилось. Шлюпки были подняты, «Виктор» поставил все паруса и взял на буксир «Бомбей», «Венус», распустив грот и фок, двинулся по ветру. А вот и на «Бомбее» поставили фок. Ветер севернее был все еще свеж, и они делали около трех узлов, в то время, как «Боадицея» под всей своей внушительной громадой парусов шла едва ли быстрее пяти с половиной. «Однако, — подумал Джек, — с этим я ничего поделать не могу».

То малое, что мог, он уже делал. Закончив насвистывать «Мыс Плимут», лучшую из мелодий для выкликания ветра, он начал насвистывать попурри, и тут осознал, что перед внутренним взором его стоит Софи, причем образ необыкновенно четок. «Был бы я суеверным, — подумал Джек, с теплой улыбкой глядя в сторону Англии, — я бы готов был поклясться, что она думает обо мне».

Улыбка все еще играла на его губах, когда он спустился на палубу, и воодушевленный ею Сеймур спросил, не пора ли приготовить корабль к бою.

— Что до этого, мистер Сеймур, — Джек глянул на штурманскую прокладку, — думаю, это слегка преждевременно. Не стоит испытывать судьбу, знаете ли. Мистер Бэйтс, будьте добры, бросьте лаг.

— Есть бросить лаг, сэр! — отозвался гардемарин, кидаясь к релингам с юнгой-помощником и квартирмейстером. Юнга держал рейку, квартирмейстер — тридцатисекундные песочные часы. Бэйтс бросил лаг, следя, чтоб линь сматывался свободно, крикнул «Пошел!» — и квартирмейстер поднес часы к глазам, пока юнга удерживал рейку с видом священнодействующего. Лаг пошел за корму, узлы линя свободно скользили через пальцы Бэйтса. «Зажми!» — крикнул квартирмейстер. Гардемарин прижал линь, затем выбрал его, юнга смотал его обратно на рейку, Бэйтс пересек палубу и доложил:

— Только пять узлов, сэр, с вашего разрешения.