.. вашего отъезда. Может быть, она и раньше об этом мечтала. Мне думается, это мамаша нацелилась на
вас. Не знаю, право. Словом, она замужем за мясником. Этакий кудрявый парень, румянец во всю щеку, в ярко-синем переднике, а в лавке у него
мраморные прилавки, на которых лежат розовые колбасы. У нее всегда были самые примитивные вкусы, и я полагаю, с ним она куда счастливее, чем
была бы с вами или со мной. Уж он-то ее не идеализировал.
Грэвз замолчал. Я засмеялся.
- А я как раз этим и занимался, - сказал я. - Дальше. Так, значит, она вышла замуж за колбасника.
- Да, но по-прежнему субтильна. Она рассказывала мне, что всякий раз, как муж собирается заколоть свинью, она заранее затыкает уши.
- Вы с ней разговаривали?
- Ну конечно. Она сидит в лавке за конторкой и ведет книги. Очень мне обрадовалась. Ни тени обиды. "Ко мне заходят многие из наших прежних
покупателей", - уверяла она. И спросила, побывал ли я у ее маменьки.
- А вы у нее были?
- И не подумал! Мне никогда не нравилась ее маменька.
- А дети у нее есть?
- Трое, не то четверо. Во время войны она вела все дела со своим дядюшкой, а муженек приезжал в отпуск, закалывал парочку свиней и все
такое. Дети очень милы, Блетсуорси, розовые и золотоволосые. Здоровые, как вся их порода. Не то, что этот ваш маленький джентльмен - комочек
нервов!
- Но как она была прелестна, Грэвз!
- Она порядком располнела. Теперь вам было бы трудновато ее идеализировать, Блетсуорси.
- Она была приветлива с вами?
- Спрашивала про вас. "Ну а что, говорит, ваш приятель, - тот, что открыл вместе с вами магазин?"
- Как вы думаете, рассказала она о нас своему муженьку?
- Ни словечка. Было бы слишком сложно все это объяснять, а вкусы у нее были всегда примитивные. Да, может быть, она и сама толком не
поняла, что такое стряслось.
- Вы думаете, она все скрыла?
- Попросту забыла. Вспоминать обо всем этом было бы слишком утомительно, да и не очень-то приятно. Эта история потеряла для нее всякий
интерес, - разве что с мужем у нее могли быть из-за нее стычки. Наверное, она перестала об этом думать еще до того, как вы уехали из Оксфорда.
- Говорят, ум человеческий не менее разборчив, чем желудок.
- Дело в том, что жизнь дает слишком уж богатую пищу нашему уму, - продолжал он. - Нам приходится волей-неволей сбрасывать кое-какой
балласт.
Быть может, когда-нибудь путем трепанации черепа удастся расширить мозговую коробку и выращивать более вместительный мозг. Такой, что
сможет охватить все на свете. Кто знает? Мне говорили, что это вполне возможно - в будущем. Но в наши дни умнее всего тот, кто умеет упрощать
жизнь. А такова была, есть и останется Оливия. Если не отбрасывать всякие там трудности, то придется их принять, как-то принарядить или
лицемерно их скрывать. Это только усложняет жизнь, мешает нам жить... Да и что в этом хорошего? И к чему это нас приводит? По существу говоря, я
человек дела, Блетсуорси. Каждый из нас должен идти своей дорожкой, что бы у него ни было на душе. И что за польза человеку, если он будет
разрешать мировые проблемы и проворонит свое маленькое дело? А все эти серьезные вопросы только излишний балласт! В лучшем случае, они вызывают
у нас смутные порывы и желания, которые неизбежно приводят к разочарованию и недовольству. |