— Это был чертов сарказм! И если бы ты мог шевелить мозгами, а не только лапать меня за задницу, то понял бы это. Хотя я уже сильно в этом сомневаюсь. И для полной ясности между нами, раз у тебя с восприятием плоховато: я никогда, слышишь, никогда больше не сделаю этого с тобой. Ясно?

— Этого?

— Секс! — закатила она глаза с видом «ну какой же ты тупой». А я не тупой, я так-то даю тебе время на одуматься, между прочим!

— Вот, значит, как? А с кем сделаешь?

— Это ни в коей мере не твое кобелячье дело.

Кобелячье, значит. Сказала наглая сучка, что снимает мужиков на раз в баре.

— Да неужели? Это почему? — Я двинулся опять на нее, но Кэтрин стала отступать бочком. — Потому что ты используешь мужиков только исключительно однократно? Как резинки? Попользовала и в мусорку? Скольких так уже, а?

— Да хоть скольких, в чем проблема? Кто меня об этом спрашивает вообще? — она нахально ткнула в меня пальцем, при этом умудрившись встать так, чтобы между нами оказался стул. — Парень, послужной список чьего члена длиной отсюда и до Канады? И это, блин, мелким шрифтом!

— Ой, вот только преувеличивать не надо!

— Да куда уж мне оценить весь масштаб.

— В любом случае я — мужчина. Который, между прочим, женится на тебе в ближайшее время. А ты девушка.

— И? Если сейчас вякнешь, что то, что нормально для мужика, — несмываемое пятно на репутации женщины или типа того, я тебе реально врежу!

Для подтверждения серьезности своих слов и намерений эта разъяренная оса взмахнула своей увесистой сумочкой, которую так и не выпускала из рук. И тут на пол, прямо между нами, шлепнулся розовый ланчбокс с единорожками.

Розовый? С единорожками? Издеваетесь?

У этой гремучей змеюки и ланчбокс должен быть черный, с костями и черепами!

Я присел, не сводя настороженного взгляда с этой припадочной — ну а как придет ей в голову, что я покушаюсь на ее стройные, загорелые, обтянутые тонким капроном ножки. Чулки или колготки? А трусики сегодня на ней какие? Стринги или бразильские?

Стоять! Не думать в эту сторону!

Подними коробочку и ме-е-едленно вставай. Так медленно, будто в руках у тебя не безобидный бытовой предмет, а готовая взорваться противопехотная мина — нам про такие Рауль рассказывал, было дело.

И тут я вспомнил, что так сегодня и не обедал.

Интересно, что внутри? Цианистый калий, сдобренный мышьяком и крысиной отравой? Надо проверить, что тут у нас. Да, именно у нас. Мы же типа в горе и в радости, в голоде и сытости теперь навсегда? Пока Ронни не решит, что пора уже разлучить нас.

Глядя прямо в глаза прищурившейся колючке, я открыл стремный розовый ланчбокс и понюхал.

Ва-а-а-у-у-у! Вот это аромат!

Желудок взревел, намекая, что хорош пока зрелищ, надо хлеба. И можно мяса.

Ау-у-уч!

Я снова потянул носом, кайфанув.

Еда!

Вкусная!

Ща я ее…

— Отдай! — бросилась на защиту своего голубоглазая жадина, чуть не кувыркнувшись через стул.

— Нет! — отпрыгнул я назад, оскаливаясь, как хищник над добычей.

— Это мое! — топнула ногой Кэтрин.

— Наше! — возразил я.

— Да с хрена ли!

— Потому что… потому что ты теперь типа моя жена и обязана кормить меня!

И потому что жрать хочу аж до мушек в глазах. А тут что-то одуряюще вкусно пахнущее — не какой-то там девчачьей хренью с листиками и веточками, а самым настоящим, мать его, мужицким мясом!

— Отдай, тебе говорят, — притопнула опять ногой злющая-злющая Кэтрин и протянула руку.