Она проснулась. После стольких лет сна наяву, она, наконец, проснулась.

Глава тринадцатая

Четыре дня спустя

Когда прошел первоначальный шок, Томас понял, что в одном его бабушка права. Поездка в Ирландию была единственным решением их дилеммы. Они должны знать правду, независимо от того, насколько неприятной она была. Мистер Одли при должном ободрении мог добровольно отказаться от притязаний на титул (хотя Томас сомневался, что вдова позволит этому произойти). Но Томас понимал, что никогда не сможет обрести покой, если не будет знать, кем он был на самом деле. И он не думал, что сможет по–прежнему занимать это место, зная, что оно по праву принадлежит другому.

Была ли вся его жизнь ложью? А он сам никогда не был герцогом Уиндхемом, даже никогда не был наследником всего этого? Единственный забавный момент во всей этой истории — его отец тоже никогда не был герцогом. Этого было почти достаточно, чтобы заставить его желать своему отцу воскрешения из мертвых, только чтобы увидеть его реакцию. Томас спрашивал себя, должны ли они будут изменить надпись на его могильном камне. Вероятно.

Он побрел в маленький салон в передней части дома и налил себе выпить. Томас думал, с каким наслаждением стер бы титул с мемориальной доски своего отца. Хорошо было знать, что во всем этом могло быть хоть что–то смешное.

Томас подошел к окну и пристально посмотрел наружу. Он весьма часто приезжал сюда, когда желал одиночества. Он, конечно, мог бы уединиться и в своем кабинете, но там он был окружен бухгалтерскими книгами и корреспонденцией – напоминанием о все еще незаконченных делах. Здесь он мог просто думать.

Он предположил, что его нелюбовь к кузену стала меньше, чем прежде — за эти четыре дня, с тех пор как он застал его в гостиной с Амелией. Их разговор был весьма светским, но он все еще считал его безнадежно несерьезным. Он знал, что Одли был когда–то военным офицером, что должно было говорить о его осторожности и рассудительности, но у Томаса все еще были серьезные сомнения относительно его способности быть сильным и твердым, чтобы управлять герцогством.

Понял бы он, что средства к существованию и жизни сотен людей зависели от него?

Смог бы он почувствовать историю в своем положении? Свое наследие? Негласный договор с почвой, камнями, кровью, которые кормили эту землю в течение нескольких поколений? Уиндхем – больше, чем просто титул, приложенный к имени, это …

Это …

Томас сел в свое любимое кожаное кресло, в мучении закрыв глаза.

Это был он. Он был Уиндхемом, и он понятия не имел, кем он будет, когда у него все это заберут. А так и будет. С каждым днем он все больше уверялся в этом. Одли не дурак. Ради всего святого, он не прошел бы с ним весь путь до Ирландии, если бы доказательство его законности не ждало их в конце этого пути.

Одли должен был знать, что его забросают привилегиями и деньгами, даже если бы он объявил свою мать портовой шлюхой, с которой его отец провел каких–нибудь три минуты. Их бабушка была так отчаянно увлечена идеей о том, что любимый сын произвел на свет собственного сына, что несмотря ни на что она предоставит ему пожизненный доход.

Жизнь Одли была бы безопасной и намного менее сложной, если бы он был незаконным.

А это значило, что и сам он им не был. Где–то в Ирландии существовала церковь, хранящая доказательство бракосочетания лорда Джона Кавендиша и мисс Луизы Гелбрейт. И Томас знал, что когда они его найдут, он все так же останется мистером Томасом Кавендишем, линкольнширским джентльменом, внуком герцога – ближе его родственные связи не пойдут.

Что он сделал бы с собой? Как он заполнил бы свои дни?

Кем он был бы?

Он посмотрел на свою выпивку. Он недавно допил ее, и подумал, что это был его третий бокал. Что сказала бы Амелия? Он сказал ей, что он не злоупотреблял алкоголем, а сейчас для него это нормальная, очевидная вещь.