Данте рысил вперед, не интересуясь воспоминаниям своего седока. И вдруг, когда Мэтью еще этого не ожидал, появилась стена из грубых камней футов восемь высотой, оплетенная лианами и ползучими растениями, и Мэтью, наверное, резко сжал колени или дернул поводья, как желторотый новичок. Данте неодобрительно фыркнул, давая понять, что при таком поведении и из седла могут выбросить.

Дорога шла дальше, прижимаясь к мрачной стене. Как и при первом приезде сюда, у Мэтью возникло впечатление, что он приближается не к усадьбе, а к крепости. Вскоре он увидел впереди мощные деревянные ворота, распахнутые настежь — так их оставили верховный констебль Лиллехорн и его люди, прискакавшие на помощь. Мэтью вдруг показалось, что солнце светит не так уж ярко, и прохладный ветерок несет в себе что-то зловещее. Но надо было проехать в эти ворота на территорию имения, потому что только там можно найти ответ на вопрос: как смогли четыре человека уйти от людей Лиллехорна и просто раствориться в воздухе в тот страшный летний день?

Он повернул Данте, направляя в ворога, миновал беленую караульную будку с выбитыми стеклами и направился по дорожке, сворачивающей направо через густой лес.

Четверо. Хорошо одетые мужчина и женщина, которых Мэтью видел издали, у здания в разрушенном винограднике. Женщина смотрела из-под синего зонтика. Оба они исчезли, хотя Лиллехорн и его команда не только патрулировали имение и лес весь тот день, но и, оставив на воротах охрану, вернулись и снова обыскали все, что могли. Даже и следа не осталось.

Юный убийца-подмастерье Рипли. Неопределенного возраста. Узкокостный, бледный, странно-хрупкий с виду. Шелковистые волосы цвета пыли, тонкий длинный шрам через правую бровь уходит под волосы, глаз под ним молочно-белый. В руке синяя вязальная спица, готовая войти через глаз Берри в мозг.

Исчез.

Загадочный фехтовальщик, граф Антон Маннергейм Дальгрен, который едва не нарисовал Мэтью на животе улыбку острием кинжала. Дальгрен покинул дом Чепела довольно бурно, унося с собой в пруд с золотыми рыбками сломанную в запястье левую руку и шторы, висевшие на двери в сад.

Исчез. Весь до последнего дюйма своей прусской злобы.

Но как они скрылись, эти четверо? Все дома усадьбы тщательно обыскали, от подвалов до чердаков. Лес перетряхнули, как старый половик, даже на деревья залезали осмотреться.

Улетели они, что ли, с речного обрыва, как демонические духи? Мэтью считал это маловероятным: потому, в частности, что у Дальгрена крыло сломано. Но даже при этом Дальгрен очень опасен, и мысль о том, что Рипли где-то точит свои спицы, тоже не грела душу.

Вот уже показался двухэтажный особняк из красного и серого кирпича. Фасад украшали многочисленные окна и серый купол наверху с медной крышей. Трубы торчали к небу. Дорожка огибала пруд с лилиями в нескольких ярдах от крыльца, и у его ступеней Мэтью остановил коня.

Входная дверь была открыта. Точнее, ее просто не было — сняли с петель. На ступенях лежало погубленное дождем кресло с желтой обивкой — упало, наверное, с перегруженной телеги, когда отсюда увозили другие ценности. Часть окон была разбита, прямо в дверях валялись фаянсовые осколки большой цветочной вазы, выпавшей из скользких от грязи пальцев. Неподалеку на заросшем сорняками газоне будто силился подняться на сломанных передних ногах дубовый стол — как увечная лошадь, взывающая своим видом к милосердию выстрела. Вытащенных из него ящиков не было нигде видно. Мэтью подумал, что это мог быть стол из кабинета Чепела, уже обысканный Лиллехорном в поисках вещественных доказательств.

Значит, так. Насколько Мэтью мог судить, многие горожане приезжали сюда, влекомые любопытством — и подогретые заманчивыми рассказами «Уховертки», — а уезжали как мародеры, нагрузив седельные сумки и телеги добычей из имения.