Но с субботы Колдуотер-роуд изменилась. Массив пустующих участков оказался разрезанным напополам лесом, который Клиффорду казался очень, очень старым. Это была тайна гигантских масштабов.

Лес был густой и прохладный. Его суглинистая почва была влажной и резко пахла. Лес одновременно манил и пугал. Клиффорд не решился зайти далеко в его чащу.

Вместо этого его заинтересовал край леса: прямая линия, рассекавшая участки под застройку. Возможно, она чуть-чуть искривлялась — если встать у дальнего края расчищенной территории и посмотреть на северо-восток вдоль кромки леса — но уверенности в этом не было.

Не все деревья были целыми. Там, где сосновый ствол пересекал границу, он был аккуратно срезан. Обрезанные деревья выглядят жутко, думал Клиффорд. Сердцевина бледно-зелёная и сочится липкой жёлтой смолой. С одной стороны — зелёные ветви, густо усаженные хвоей. С другой — ничего.

Он попытался вообразить некую силу, окружившую Ту-Риверс, вырезавшую его из мира, словно формочка для печенья, и поместившую его сюда, где бы оно ни находилось: в какую-то дикую местность.

Он слышал фразу «непролазная глушь» и думал, что это она самая и есть — однако оказалось, что глушь эта непролазна не совсем.

Если в конце Колдуотер-роуд повернуть налево и пойти в направлении линии раздела пустующих участков и леса по зарослям кустарников и через невысокие холмы (с которых был виден цементный завод и, далеко за ним, мешанина тупичков, в которой где-то затерялся и его дом), а потом бросить велосипед и продраться через ягодники, дикие цветы и бурьян, то выйдешь к дороге.

К дороге через новый лес, которая шла к Ту-Риверс, но кончалась здесь, так же, как все городские дороги кончались на границе леса.

Это была широкая дорога, на которой деревья были выкорчеваны, а подлесок утрамбован словно бы колёсами грузовиков. Возможно, по ней вывозили брёвна, но, может быть, и нет; Клиффорд не делал никаких допущений.

Он прошёл по этой дороге несколько ярдов, прислушиваясь к шуму сосен вокруг и принюхиваясь к резкому запаху мха. Это был словно другой мир. Он не стал уходить далеко. Он беспокоился, что связь между этим лесом и Ту-Риверс разорвётся у него за спиной; что он повернёт назад и не найдёт ни велосипеда, ни своего дома, ни города; только деревья и эту примитивную грунтовку, её начало или место, куда она ведёт.

В понедельник, возвращаясь домой с Колдуотер-роуд, он увидел три самолёта, кружащие над городом. Клиффорд плохо разбирался в самолётах, но даже ему было очевидно, что они какие-то старомодные. Они кружили, и кружили, и кружили, а потом улетели прочь.

Кто-то видел нас, подумал он. Кто-то знает, что мы здесь.

Он провёл день дома с мамой, которая была напугана, но старалась не подавать виду. Они открыли банку чили по-техасски и разогрели её над свечным огнём. Мама в тот вечер включила переносное радио, и некоторое время звучала музыка, хотя и совершенно незнакомая им с Клиффордом: печальные, надрывные песни. Потом послышался мужской голос, тут же потонувший в треске помех.

— Не знаю этой станции, — рассеянно сказала мама. — Понятия не имею, откуда она.

Утром Клиффорд снова поехал к лесной дороге.

Он был там, когда над городом снова пролетели самолёты. В этот раз побольше размером, с ощетинившимися двигателями крыльями. Самолёты выбросили в июньское небо чёрные точки: бомбы, затаив дыхание, подумал Клиффорд, но точки превратились в надутые купола — парашюты с висящими под ними людьми дождём опускались на город.