– Во салют! Как на Первое мая! – встретил меня приветствием папаша. В таком состоянии у него пропадали гласные из речи, поэтому получилось следующее: «Вслт как на Прв ммм!..»

– Квртрант, ты вдку прнс? – спросила его супруга. У нее с гласными было тоже плоховато.

– Нет, – сказал я. – Вы же знаете, что я не пью.

Вообще то я могу выпить, но редко. Во первых, потому, что спортом занимаюсь (я был даже чемпионом нашей Твери, откуда я родом, по кикбоксингу), а во вторых, насмотрелся в своей жизни на пьяных столько, что с души воротит. Хотя в нашей семье никто никогда не напивался, а причин и поводов бывало предостаточно.

– Ну млджь пшла, одни днги на уме, – сказала жена. – Нчго свтого.

– Тчно! – согласился муж, доставая откуда то из под стола припрятанную бутылку. – Вот как им мжно Рссию дверть?

А им, значит, доверить можно? Честно говоря, мне порой страшно становится, если что случится с Марьей Никитичной, ведь они, заразы, продадут квартиру за ящик водки первому попавшемуся кавказцу, а Леночку погубят. Это не тот ребенок, чтобы расти в грязи и мерзости. Я выложил на стол кое какие продукты – консервы, колбасу, масло, и они, видно сильно оголодавшие, набросились на них как саранча. А Леночка увела меня на кухню. Ей словно бы было стыдно за своих родителей. Я сунул ей в карман пару «Сникерсов».

– Спасибо, Алеша, – поблагодарила она, премило улыбнувшись. – А я хотела к тебе идти, когда стрелять стали.

– Я бы тебе пошла! – погрозилась Марья Никитична, чистившая картошку.

– Правильно, слушайся бабушку и сиди дома. А как в школе?

– Еще три пятерки получила. А кто стреляет и в кого?

Я пожал плечами, не зная, что ответить.

– Это война, да? – снова спросила Леночка, поправляя прическу, совсем как взрослая женщина. У нее были чудесные светлые волосы и большие серые глаза.

– Это дурь прет, – вмешалась Марья Никитична. – Когда ее много накапливается, она как тесто из кастрюли лезет. Тесто обратно пихают, а оно прет. Так и тут.

– Кто же такие дурные пироги есть будет? – сказала Леночка, и мы с ней засмеялись.

– Вы как котята, – усмехнулась Марья Никитична. – Недалеко ушли друг от друга, все нипочем… – Она тяжело вздохнула, перекрестилась и добавила тихо: – Господи, что с вами со всеми завтра будет?..

– А ты за кого, Алеша, за тех, кто в телевизоре, или против? – спросила вдруг Леночка.

Ну что мне было ответить, если я еще сам не знаю, что хорошо, а что плохо? Знаю только, что все вокруг врут, предают и наживаются.

– Я за тебя, – ответил я. И это была чистая правда.

Она протянула свою ладошку.

– Дружба до гроба, – важно сказала она, и я чуть не расхохотался, глядя на ее серьезное лицо.

– Чтоб я лопнул, – подтвердил я. – Чтоб меня черти забрали.

– Чтоб мне икать всю жизнь без остановки, – подхватила Леночка. – Чтоб я рыбьей чешуей покрылась с ног до головы. Чтоб у меня на носу бородавка выросла. Чтоб мне лягушкой стать.

– А мне жабой. И в лабораторию попасть, на опыты.

– Хватит вам! – застучала ножом по раковине Марья Никитична. – Слушать тошно.

Но мы еще немного подурачились, а потом я побежал к себе в палатку. А когда бежал, думал: будь я постарше лет на десять и упакован во всех отношениях, я бы ее точно удочерил, все равно ее родители ни на что не годятся, от них вреда больше, чем пользы; а если бы Леночка была моей ровесницей – ходил бы с ней на все вечера и тусовки, и никто бы ее пальцем не смел тронуть, а потом, может быть, мы бы и поженились.