— Она воплощение умеренности и здравого смысла, — объяснил он. — Конечно, она противник рабовладения, но только по экономическим причинам. Она никогда не забывает о собственной выгоде.

— Значит, ее позиция почти не отличается от взглядов других бостонских коммерсантов?

— Может быть, немного и отличается, — возразил Декер. — Она берет на работу свободных чернокожих или по крайней мере не возражает, когда это делают другие. Ее экономка нанимает домашнюю прислугу, а Джек Куинси занимается наймом рабочих для верфи. Он берет цветных на строительные работы, но говорит, что Джонна запрещает использовать их на клиперах.

— Почему же?

— Она боится потерять их. Думает, что в южных штатах, где она ведет дела, их снимут с кораблей, а в европейских портах они сами удерут.

— Возможно, она недалека от истины.

— Я же говорю: глас умеренности и здравого смысла. — Декер допил бренди. — У вас есть какой-нибудь особый груз для меня на этот раз?

Его собеседник кивнул.

— Наверху. Хотите взглянуть? У нас еще есть время перед погрузкой.

— Пожалуй. Я должен знать, хватит ли у меня места.

— Прекрасно. — Грэм встал. — Пойдемте.

Декер последовал за ним через комнаты Мишель к черной лестнице, ведущей на чердак. Шли они почти бесшумно, хотя осторожничать было незачем: снизу доносились музыка, смех и болтовня, которые могли бы заглушить шаги целой толпы.

Грэм Денисон открыл дверь чердака, а Декер поднял свечу, которая освещала небольшое помещение.

Шесть блестящих черных лиц повернулись к ним. Двенадцать пар темных глаз посмотрели на свет. Молчание нарушило одно-единственное слово:

— Сокол.

Оно прозвучало, как ответная молитва.

Эти люди не были родственниками. Здесь находилась одинокая мать. Муж без жены. Были здесь чей-то брат и чья-то сестра, почти не помнившие своих родителей. Старик, на глазах у которого распродали всю его семью, и теперь у него никого не осталось. Самой молодой была семнадцатилетняя девушка, недавно привезенная на американское побережье и умевшая говорить только на языке своей родной деревни.

Ввоз мужчин и женщин в Америку в качестве рабов был запрещен федеральным правительством с 1808 года, но запрет действовал слабо. Работорговцы получали огромные прибыли и почти ничем не рисковали. Их суда по-прежнему бороздили воды у африканских берегов и доставляли в Штаты человеческий груз. Они обменивали у вождей воинственных племен пленников на товары или покупали людей на невольничьих рынках.

Люди, собранные на чердаке у Мишель Моро, не были родственниками, но заботились и помогали друг другу] словно родные. Когда Декер присел на корточки перед самой юной из них, девушка испуганно укрылась в объятиях женщины, потерявшей своих детей.

Декер поставил свечу на пол. Он подошел к девушке потому, что увидел у нее на руке толстую повязку. Декер обернулся к Грэму:

— Что с ней случилось?

— Она освободилась от кандалов, откусив большую часть мяса на руке.

— Господи! — тихо проговорил Декер. Капельки пота, выступившие у него на лбу, никак не были связаны с духотой помещения. — Так она с невольничьего корабля?

Грэм кивнул.

— Она совсем не говорит по-английски, и никто не знает ее родного языка. — Он опустился на колени рядом с Декером и протянул девушке руку. Ее мягко подтолкнули к нему, и в конце концов она робко подала неповрежденную руку. Кожа у нее была гладкая и маслянистая, как темный шоколад. Грэм сжал ее тонкие пальчики. — Единственное, что мы смогли выяснить, — она сбежала с «Саламандры».