|
Но у убийства Джулиано Лаянки была причина, не оправдание, а причина, а у убийства котенка ее не было. Мне кажется, я не похож на тех, кто убивает котят, чувствую, что я лучше, несмотря ни на что.
Я устроился на скамейке и взял котенка на колени. Он пока еще нетвердо держался на лапках, но дышал, кажется, ровнее. Потом принялся озираться кругом, и глаза у него, по‑моему, были живые. Внутри свернутой лепешки оставалось еще чуть‑чуть мяса, я дал ему, и он тут же его проглотил. Значит, будет жить, подумал я. Только тогда я стал его гладить. Вдоль спинки – от ушей до самого кончика хвоста. Под горлышком – ему понравилось, и он вытянул шею. Мягкий пушок на брюшке. Я его гладил, и у меня к глазам подступали слезы. Я его спас. Я, убийца. Я спас его и чувствовал, что уже люблю его, любил еще до того, как нашел. Это мой котенок.
Вам тоже наверняка приходилось слышать, господин судья, о закоренелых преступниках, которые в тюрьме любовно ухаживают то за канарейкой, то за мышью, а то и за тараканом. Что только не взбредет нам, убийцам, в голову?
Я поднялся со скамейки и зашагал в гостиницу. Кота я придерживал рукой, он сидел у меня на плече и смотрел назад, а я по дороге размышлял, как сказать месье Арману, чтобы он позволил мне подержать его хотя бы одну ночь, всего одну, а потом я его куда‑нибудь пристрою.
Когда я открыл дверь бара, жена Армана, которая мыла стаканы за стойкой, подняла глаза и воскликнула:
– Арман, Элоди, идите сюда, смотрите! Потом, выйдя из‑за стойки, встала рядом и принялась чесать у котенка за ушами.
– Какая прелесть, где вы его взяли?
– В сквере, в конце улицы Вольтера. Его кто‑то выбросил в мусорный бак, и он не мог выбраться, уже и мяукать перестал.
– Ублюдки, – сказал месье Арман, – попадись они мне, я бы их подвесил за одно место…
– Можно подержать?
– Пожалуйста. – И я передал котенка незнакомке.
Девушка одной рукой прижала котенка, а другую – правую – протянула мне:
– Привет, я Элоди, вот их дочь. Приехала сегодня.
– Меня зовут Лука.
– Знаю, мне уже о тебе рассказали: молодой человек из нотариальной конторы в Беллинцоне, верно?
– Именно.
– Что вы думаете делать с котенком? – спросил у меня Арман.
– Может, вы знаете организацию, которая заботится о брошенных животных?
Вмешалась Элоди:
– А если мы его возьмем?
Сердце у меня растаяло. Даже себе я не смел признаться, какую боль причиняла мне одна только мысль, что придется расстаться с этим крошечным пушистым существом. Конечно, через несколько дней это все равно произойдет, но возможность погладить его еще немного согревала мне душу.
Арман с женой переглянулись, потом он сказал:
– Другими словами, мы его кормим, ухаживаем за ним, меняем ему песочек, а ты в свои редкие приезды из Парижа с ним играешь.
Но сказал он это с улыбкой, что означало «да».
– Ну‑ка, Кандид, хочешь молочка? – обратился он к котенку.
Он уже успел его окрестить. Вообще‑то это право было за мной, это же «мой» котенок, но я подумал, что вряд ли сумею найти более подходящее имя для белого кота, найденного на улице Вольтера.
Элоди и Кандид скрылись в кухне. Арман взглянул на меня, по‑прежнему улыбаясь:
– Сегодня пятница, бар и ресторан закрыты, но мне будет приятно, если вы останетесь с нами поужинать.
– Мне тоже.
– Тогда в восемь.
– В восемь, прекрасно.
Я поднялся в комнату и переоделся. Потом опять вышел из дома, а ровно в восемь появился в зале ресторана, неся розовый сверток с пирожными, перевязанный синей ленточкой. Я просто не представляю, что можно прийти в гости без пирожных, бутылки вина или букета цветов. |