Я сглотнул набежавшую в рот слюну и принялся собирать по крохам энергию и фокусировать ее со всей тщательностью, на какую был способен в тогдашнем своем состоянии. Она накапливалась медленно, а Мёрфи все продолжала вдыхать и выдыхать беззвучные крики. Я положил руку на ее ледяные пальцы и подумал о всем, что нам с ней довелось пройти вместе, о той дружбе, что нас связывала. В добрые и недобрые времена Мёрфи оставалась честным полицейским и надежным товарищем. Она не заслуживала такой пытки.

В душе моей шевельнулся гнев – не испепеляющая короткая вспышка, но что‑то глубже, темнее, спокойнее и на порядок опаснее. Ярость. Ярость на то, что такое смогло произойти с кем‑то, таким самоотверженным и заботливым, как Мёрфи. Ярость на то, что эта тварь использовала мою силу, мое лицо, чтобы подобраться к ней и причинить ей боль.

И эта ярость дала ту энергию, которой мне так не хватало. Я собрал ее всю и слепил из нее самое мягкое, округлое заклятие, на которое был способен. Мягко, осторожно послал я эту энергию по своей руке в горстку песчинок, лежавших на подушечке указательного пальца. Я медленно поднял руку – заклятие удерживало песчинки, не позволяя им до срока ссыпаться вниз – и все так же осторожно посыпал по несколько песчинок сначала на одно ее веко, потом на второе.

– Dormius, dorme, – прошептал я. – Мёрфи, dormius .

Энергия словно вода вытекла из меня по руке. Я ощутил, как она упала вниз вместе с песчинками. Мерфи испустила долгий, прерывистый вздох, и глаза ее медленно закрылись. Выражение ее лица тоже изменилось с неприкрытого ужаса на глубокий, покойный сон, и тело ее обмякло в кресле.

Я выждал немного, убедился, что заклятие действует, и перевел дух. Потом опустил голову и дрожащей рукой погладил Мёрфи по волосам. Подумав, я устроил ее в кресле поудобнее.

– Спи, Мёрфи, – прошептал я ей. – Пусть тебе ничего не снится. Просто отдохни. Я прищучу для тебя эту гадину.

Напрягшись немного, я разорвал круг, вышел, и с помощью мела снова замкнул его за собой вокруг Мёрфи. Для этого мне пришлось напрячься так сильно, как со мной не было, пожалуй, с самого моего детства. И все же круг замкнулся, надежно прикрыв Мёрфи. Тонкая, в дюйм или два полоска едва заметного марева дрожала над меловой чертой. Круг не пустит к ней любого из Небывальщины, а зачарованный сон продлится до рассвета, отгоняя сновидения и не позволяя Кошмару причинить ей новую боль.

Едва волоча ноги, я выбрался из кабинета и потянулся к ближайшему телефону. Рудольф молча следил за моими действиями. Столлингза не было видно. Я набрал номер Майкла. У него все еще было занято.

Больше всего мне хотелось сейчас доползти до дома и наложить на себя такое же сонное заклятие. Мне хотелось найти какое‑нибудь теплое, тихое местечко и отдохнуть. Однако Кошмар все еще разгуливал на свободе. И он все еще жаждал отомстить, на этот раз Майклу. Мне нужно было найти его, догнать и остановить. Или хотя бы предупредить Майкла.

Я положил трубку и принялся собирать свой инвентарь. Кто‑то тронул меня за плечо. Я оглянулся и увидел Рудольфа. Вид у него был неуверенный, лицо все еще бледно.

– Не дай Бог тебе, Дрезден, оказаться шарлатаном, – негромко произнес он. – Не знаю точно, что здесь происходит. Но Бог свидетель, если с лейтенантом что‑нибудь случится по твоей вине…

Я внимательно посмотрел ему в лицо и кивнул.

– Я еще позвоню Столлингзу. Мне очень нужна та тетрадь.

Лицо Рудольфа оставалось совершенно серьезным.

– Я не шучу, Дрезден. Если из‑за тебя пострадает Мёрфи, я тебя убью.

– Детка, если с Мёрфи что‑нибудь случится из‑за меня… – я вздохнул. – Мне кажется, я тебе это позволю.

Глава двадцатая

Я бы никогда не подумал, что в пригородах Чикаго вообще возможно найти мирный, уютный жилой квартал.