В тех нескольких случаях, когда обсуждали его поведение, не сочли, что у него развивается то, что психиатры называют «синдромом изоляции», а в команде – «пучеглазием». Самые его тяжелые формы связаны с галлюцинациями, представляющими собой симптом психического расстройства. Несколько сезонов назад датский исследователь лишился пальцев ног и кое-чего еще, потому что бегал голым вокруг своей базы на подветренной стороне полуострова. Говорили, что он все еще в Копенгагене в психиатрической клинике.
Нет, все решили, что у Энди нет «пучеглазия». Он просто мрачный одиночка, от которого остальным лучше держаться подальше.
– Доброе утро, – произнес Энди Гэнгл, входя в помещение для отдыха. Комнату заполнял запах жареного бекона из кухни-кафетерия.
Свет флуоресцентных ламп делал особенно заметной бледность Энди. Как и большинство мужчин на станции, он давно перестал бриться, и его темная борода резко выделялась на бледной коже.
Две женщины за пластиковым столом оторвались от завтрака, чтобы поздороваться, потом вернулись к еде. Грег Ламонт, номинальный глава станции, поздоровался с Энди, назвав его по имени.
– Метеорологи сказали, что это последний день ваших вылазок, если вы собирались еще выходить.
– Почему? – настороженно спросил Гэнгл. Он не любил, когда ему диктовали, чем он должен заниматься.
– Надвигается фронт, – ответил седовласый бывший хиппи, ставший ученым. – Тяжелый. Обложит половину Антарктиды.
Безгубый рот Гэнгла дернулся в искренней тревоге.
– Это не задержит наш отъезд?
– Судить слишком рано, но не исключено.
Энди кивнул – не в знак понимания, а с отсутствующим видом, как будто приводя в порядок мысли. Он пошел к кухне.
– Как спалось? – спросила Джина Александер. Эта женщина сорока с чем-то лет после развода отправилась из штата Мэн в Антарктиду, чтобы, как она выразилась, «быть подальше от этой крысы и его новой маленькой мисс Совершенное Тело». Она не исследователь, но ее наняли для того, чтобы на «Уи-Джи» все шло нормально.
– Как и накануне, – ответил Энди, наполняя чашку из электрического стального кофейника.
– Рада слышать. Как тебе приготовить яйца?
Он взглянул на нее почти свирепо.
– Как обычно, жидкие и холодные.
Она не знала, как это воспринять. Обычно Энди говорил «всмятку», а потом забирал еду и кофе и ел в своей комнате. Джина укоризненно усмехнулась.
– Парень, сегодня ты просто солнце ясное!
Он наклонился к ней, чтобы остальные не услышали, и тихо сказал:
– Джина, осталась всего неделя до того, как мы сможем отсюда убраться, так что давай мой чертов завтрак и оставь комментарии при себе. Ладно?
Джина не привыкла отступать (спросите ее бывшего) и подалась к нему так, что их лица разделяло всего несколько дюймов:
– Тогда сделай себе одолжение, милый: смотри, как я готовлю, а то не удержусь и плюну тебе в жратву.
– Вероятно, это только улучшит гнусь. – Энди выпрямился и сморщился, на миг задумавшись. – Плюс? Нет, черт побери! Испортит? Вкус. Да, точно. Вероятно, это улучшит вкус.
Не понимая, что с ним такое, Джина на всякий случай рассмеялась.
– Солнышко, ругаться нужно чуть живей!
Энди схватил с прилавка несколько протеиновых батончиков и вышел из комнаты, нахохлившись как стервятник. Уши его горели от прощальных слов Джины: «Пучеглазый болван!»
«Семь дней, Энди, – сказал он себе по дороге к себе в комнату. – Продержись еще семь дней и навсегда расстанешься с этими тупицами». |