Алиджан оделся и отправился к соседям.

Андрей Андреевич искренне обрадовался его приходу, представил Алиджана гостям, уже сидевшим в саду за большим столом:

— Это наш сосед, Алиджан. Его отец был моим другом, помог мне разбить вот этот сад, — он обвел рукой вокруг, потом показал на высокое, густолистое урюковое дерево. — А этот урюк он сам посадил. Видите, какой вымахал — красавец, да и только.

Садом и правда можно было гордиться: множество фруктовых деревьев, виноградник, несколько пчелиных ульев. А когда сюда приехал Андрей Андреевич — Алиджан знал об этом по рассказам матери, — тут был дикий пустырь, заросший кустарником.

Из-за стола встала Мария, направилась к Алиджану. Она очень изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. Прежде ее отличала мальчишеская бойкость и угловатость. Сейчас это была молодая, статная, чуть располневшая женщина, исполненная чувства собственного достоинства. Идет время, идет… Только Алиджан, наверно, такой же, как был — нескладный и задиристый. Он в смущении смотрел на Марию, не зная, как теперь с ней держаться, а она крепко, «по-старому», тряхнула ему руку, спросила по-узбекски:

— Ойингиз яхшимилар, Алик?.. Проходи, садись.

— Спасибо.

Алиджан обошел всех собравшихся, с каждым поздоровался за руку и опустился на стул между мужем Марии и женой Андрея Андреевича, Евдокией Петровной. Народу за столом было не так уж много, — кроме хозяев, еще трое, — но Алиджан конфузился, не знал, куда деть руки: давно не сидел он среди таких достойных людей…

Алиджану налили рюмку вина, положили на тарелку всякой закуски. Андрей Андреевич с шутливой торжественностью проговорил:

— Познакомься, Алиджан, с почтенным собранием. Это вот — Иван Кузьмич, начальник литейного цеха. Это — наш главный мастер. Это — Шермат, ты его знаешь: сосед. Это — небезызвестная Маша, в прошлом сорванец-мальчишка, ныне мужняя жена. А рядом с тобой моя дражайшая половина и наш зять, дочкин муж, — прошу любить и жаловать.

— Ну вот, знакомство состоялось, — удовлетворенно сказал Иван Кузьмич, — теперь в самую пору за него выпить. Со свиданьицем!

Все чокнулись, выпили. Алиджан нацелился было на аппетитный кусок рыбы, но никак не мог подцепить его вилкой. Андрей Андреевич засмеялся:

— Да ты не стесняйся, бери руками. У нас без церемоний!

Мария снова наполнила рюмку Алиджана:

— Это тебе штрафная. Опоздал — догоняй.

Она обращалась к нему с такой дружелюбной сердечностью, что он опять покраснел, покосился на мужа Марии, потом пыпалил:

— За вечную молодость наших стариков! — и залпом выпил вино.

— Да ты, оказывается, мастак произносить тосты! — с улыбкой похвалил его Иван Кузьмич.

За столом становилось все оживленней. Звенели рюмки. Андрей Андреевич, чуть захмелев, принялся за воспоминания, — а уж ему-то было что рассказать!.. Он участвовал в вооруженном восстании железнодорожных рабочих, — тогда еще не было на свете ни Алиджана, ни Шермата, ни Марии. Плечом к плечу с русскими товарищами и узбеками он сражался против карателей генерала Коровиченко, пытавшегося утопить восстание в крови…

Если бы Алиджан прочел о таком в книге или в газете, — это, наверно, не произвело бы на него особого впечатления: не любил он «всякую там романтику». Но Андрея Андреевича он слушал с волнением, не сводя с него глаз, словно хотел разглядеть в нем того, прежнего Андрея, с винтовкой в руках, пылкого и бесстрашного.

Нет, нынешний Андрей Андреевич не походил на героя. Был он щупловат, худощав, усы — желтые от табачного дыма, и одевался неприхотливо: косоворотка, подпоясанная узким ремнем, грубые кирзовые сапоги… Каждый день, с рассветом, он уходил на работу, а вернувшись, допоздна возился в саду, заботливо ухаживая за виноградником, деревьями, пчелами…

У него, кроме дочери, было еще двое сыновей, уже взрослых, семейных.