— Ладно, Андрей-ака. Я подумаю.

— Подумай, подумай. Я ведь тебе только добра желаю. Будь мужчиной, сынок!

XX

Весь следующий день Алиджан не выходил из дому — все раздумывал над словами старого мастера «Будь мужчиной, сынок!». В этом пожелании были и ласка, и требовательность, и вера. Значит, когда он и его приятели между собой с издевкой говорили о «трудягах», «вкалывающих» на заводе: работа, мол, дураков любит, так смеялись над такими, как Андрей Андреевич?.. Конечно, пристань к нему с подобными советами старший брат, Алиджан ощетинился бы, как еж. Но Андрей Андреевич…

Алиджан не догадывался, что это брат попросил Андрея Андреевича поговорить с ним, зная, как уважает он старика. И Валиджан не ошибся. Доброта, согревавшая каждое слово Андрея Андреевича, искренняя его забота о судьбе юноши, напоминание об отце, — все это подняло в душе Алиджана какие-то новые чувства, он был охвачен смятением и впервые придирчиво спросил себя: а какое он имел основание считать, что он — лучше других?.. И что ему позволено больше, чем другим?.. Да он глупый щенок перед Андреем Андреевичем, Иваном Кузьмичом… А как хочется, чтобы и его уважали. Чтобы не испытывать такого унизительного одиночества, как после посещения проклятой медресе!

Халниса-хола видела, что сын очень возбужден и, хоть не понимала, что с ним творится, ни о чем не расспрашивала, только сочувственно наблюдала за ним.

Всю ночь Алиджан беспокойно ворочался в постели, а утром приоделся и собрался уходить.

Халниса-хола подивилась: никогда еще сын не поднимался в такую рань!.. И опять промолчала. Уж если он задумал что — лучше его не трогать. Не то вспыхнет, как порох.

Алиджан направился к дому Андрея Андреевича. Заходить в дом не стал — подождал мастера у калитки. И когда тот вышел, Алиджан приветствовал его с необычной торжественностью:

— Салам, Андрей-ака!

Андрей Андреевич, взглянув на парня, принаряженного, чуть даже напыщенного — от сознания важности шага, на который он решился, — сразу все понял, крепко пожал руку Алиджану:

— Салам, сынок. Ты позавтракал?

— Угу.

— Напрасно к нам не зашел — вместе бы чайку попили. Что ж, пошли? Сначала осмотришь наш завод — ты же у нас не был ни разу?..

Они шли извилистыми улицами, в тени густых садов. Миновали чайхану, — Таджибай, подметавший тротуар перед чайханой, проводил их удивленным взглядом. Сторожа у магазинов пристально смотрели им вслед. Прежде Буриходжа водил Алиджана этими улицами, и Алиджан прятал глаза, а теперь он шагал рядом с Андреем Андреевичем, как сын с отцом, и голову держал высоко — сам удивлялся, чувствуя, как гордо и светло у него на душе.

Андрей Андреевич неторопливо рассказывал о заводе. В последнее время пришло много молодежи, работают с огоньком и все что-то придумывают — башковитый народ! Самому ему скоро на пенсию — вот уж не хочется, завод-то — как дом родной… Правда, наследники у него надежные, Валиджан и Шермат, сам доводил их до дела. А какой при заводе Дворец культуры — есть где провести досуг!

Из проходной Андрей Андреевич позвонил кому-то, Алиджану выписали пропуск, и вот уже он влился в поток рабочих, спешивших на свою смену, вступил в заводской двор. Двор чистый, просторный, возле заводоуправления — новенькие хлопкоуборочные машины. От этого только усиливалось ощущение нарядности двора. Андрей Андреевич и Алиджан направились к огромному корпусу, куда — по узким рельсам — скользили груженые вагонетки.

— Вот и наш цех, — сказал Андрей Андреевич, и в голосе его затеплилась ласка. — Первенец! Его построили еще в войну. С него и начался наш завод.