Да, они наконец добрались до той части города, где царствовал странный свет, не похожий ни на утреннюю, ни на вечернюю зарю, и тени от которого расходились в разные стороны. Их окружали ослепительно белые, неприступные дома с черными окнами. И тут же стоял странный памятник, изображающий гигантское яйцо на черном постаменте.

Момо собралась с духом, ведь теперь до Мастера Хора действительно осталось немного.

— Пожалуйста, — обратилась она к Кассиопее, — нельзя ли нам пойти чуточку быстрее?

«Чем медленнее, тем быстрее», — был ответ черепахи. Она ползла, кажется, еще тише, чем до сих пор. И Момо заметила, что, как и в прошлый раз, они при этом перемещались быстрее. Улица словно проскальзывала под их ногами тем стремительнее, чем меньше они торопились.

В этом заключался секрет белого района города: чем медленнее шагаешь, тем быстрее передвигаешься. И чем сильнее торопишься, тем больше отстаешь. Серые господа, гнавшиеся за Момо на трех автомобилях в прошлый раз, этого не знали, и потому она ускользнула от них.

Так случилось тогда.

Но теперь положение изменилось. Сейчас они не собирались догонять девочку и черепаху, следуя за беглецами с той же скоростью, что и они. И, таким образом, серые господа тоже раскрыли эту тайну.

Белые улицы постепенно заполнялись крадущейся за нашей парой толпой серых господ. И поскольку они теперь знали, как здесь нужно двигаться, то шли даже немного медленнее черепахи, благодаря чему догоняли их и подходили все ближе и ближе. Это напоминало соревнование по бегу наоборот, по замедленному бегу.

Дорога вела по волшебным улицам все глубже и глубже, в самый центр белой части города. И вот они добрались до Переулка-Никогда.

Кассиопея уже ступила на него и посеменила к Дому-Нигде. Момо вспомнила, что не могла продвинуться здесь, пока не пошла задом наперед. Поэтому она и сейчас поступила так же.

И тут сердце ее чуть не остановилось от ужаса.

Серой, живой стеной за ней шагали воры времени, выстроившись плечом к плечу, занимая всю ширину улицы, ряд за рядом и так далеко, насколько хватало глаз.

Момо вскрикнула, но не услышала собственного голоса. Она побежала задом по Переулку-Никогда, широко открытыми глазами глядя на текущую за ней серую массу.

Но тут случилось нечто необычное: когда первые преследователи попытались ступить на мостовые Переулка-Никогда, они прямо на глазах Момо стали растворяться в ничто. Сначала исчезали их протянутые руки, потом ноги и туловище и, наконец, лица, на которых застыло выражение удивления и страха.

Но не только Момо видела это, наблюдала за происходящим и наступающая сзади лавина серых господ. Передние упирались, сдерживая натиск, и на какое-то мгновение в плотной толпе возникло что-то наподобие рукопашной схватки. Момо видела злобные лица серых господ и угрожающе размахивающие кулаки. Но никто уже не отважился преследовать девочку дальше.

Наконец Момо добежала до Дома-Нигде. Огромные ворота из зеленого металла распахнулись, и девочка бросилась внутрь. Она промчалась по коридору с каменными статуями, открыла маленькую дверь на другом его конце, проскользнула в нее, пролетела сквозь зал с бесчисленным множеством часов, вбежала в маленькую комнатку, образованную задними стенками стоячих часов, и бросилась на изящный диван, спрятав лицо под подушку, чтобы ничего больше не видеть и не слышать.

Глава 19

Узники должны освободиться

Звучал чей-то тихий голос.

Момо медленно выходила из глубокого сна без сновидений. Она чувствовала себя чудесным образом отдохнувшей и окрепшей.

— Дитя и не могло сделать иначе, — услышала она, — но ты, Кассиопея, почему ты так поступила?

Момо открыла глаза.