— Поджарить тебе еще гренок? — спросил он, жестом указывая на ее тарелку.

— Нет, спасибо. — Кумико положила салфетку на стол и добавила: — Было очень вкусно.

— В следующий раз тебе следует попробовать масла, — сказал он. — После войны его было не достать. С Германии нанесло радиоактивный дождь, и коровы уже стали не те, что раньше.

— Суэйн сейчас здесь, Петал?

— Нет.

— Я никогда его не вижу.

— Приходит, уходит. Дела. Все возвращается на круги своя. Очень скоро у нас отбоя не будет от посетителей, и Суэйн снова станет устраивать аудиенции.

— Какие посетители, Петал?

— Деловые люди, можно сказать и так.

— Куромаку, — пробормотала девочка.

— Прости?

— Ничего.

* * *

Остаток вечера она провела в одиночестве в бильярдной. Свернулась калачиком в глубоком кожаном кресле и смотрела, как сад прячется в снег и солнечные часы, теряя очертания, превращаются в белую таинственную колонну. Она представила себе, что там, в снегопаде, ее мать, одна в саду, закутанная в темные меха. Принцесса-балерина, утопившаяся в ночных водах Сумиды.

Озябнув, девочка встала, обошла бильярдный стол и присела у мраморного камина, где газовое пламя тихонько шипело над вечными углями, которые никак не могло поглотить.

Глава 15

СЕРЕБРЯНЫЕ ТРОПЫ

Была у нее подруга в Кливленде, Ланетта, которая много чему ее научила: как быстро выбраться из машины, если клиент пытается запереть за тобой дверь, как вести себя, когда идешь покупать дозу. Ланетта была чуть старше и торчала в основном на «магике»: как она говорила — «чтобы сбить депрессняк»; если его не было, она вкачивала, что под руку подвернется — от аналогов эндорфина до старого доброго опиума из Теннесси. Иначе, говорила подруга, так и будешь сидеть по двадцать часов перед видиком, смотреть всякую дрянь. Когда «магик» добавляет бодрости к теплой неуязвимости хорошего кайфа, утверждала она, вот это действительно нечто. Но Мона заметила, что те, кто всерьез уходит в кайф, большую часть времени корчатся по углам — блюют, и еще она никак не могла взять в толк, как кому-то может захотеться смотреть видик, если с тем же успехом можно подключиться к стиму. (А Ланетта говорила, что симстим — это еще большая дрянь.) Мона подумала о Ланетте потому, что, порой, та давала ей дельные советы: например, как вывернуть неудачную ночь наизнанку. Сегодня, думала она, Ланетта посоветовала бы поискать бар и какую-нибудь компанию. У Моны еще оставались деньги после Флориды, так что дело за малым — отыскать место, где примут наличные.

Попала с первой попытки. Добрый знак. Вниз по узкому пролету бетонных ступенек, чтобы окунуться в дымный гул голосов и знакомый приглушенный ритм «Белых алмазов» Шабу. Да уж, тусовка не для пиджаков, но и не такой бар, какие коты в Кливленде называли «свой клуб». Она совсем не заинтересована сейчас в том, чтобы пить в «их клубе». Во всяком случае, не сегодня.

Она только входила, как вдруг кто-то поднялся от стойки, собираясь на выход, так что Мона тут же проскользнула вперед и захватила его табурет, даже пластик остыть не успел — еще один добрый знак.

Бармен поджал губы, потом кивнул, когда Мона показала ему банкноту. Так что она сказала: «Плесни мне бурбона и пива вдогонку», — это всегда заказывал Эдди, если платил за выпивку сам. Если платил кто-то другой, он заказывал разные болтушки, которые бармен не знал, как готовить, а потом немало времени тратил на объяснения, как именно это делается.