– Что это? – зачарованно спросил Минтеев и, увидев, что Штерн протянул к искринке руку, предупредил: – Не трогай, это может быть опасным.

– Добро не может быть опасным, – неизвестно почему сказал Аркадий, глядя, как переливается невероятный сказочный искрящийся бриллиант у него на ладони.

– Красотища какая, – пробормотал Николай Малков и присел на корточки, сворачивая самокрутку из листочка газеты. Но, видимо, курево ему самому в этот момент невероятности показалось неуместным; он задумчиво ссыпал табак в кисет, поднялся на ноги и завороженно склонился над раскрытой рукой Штерна, на которой тепло сияло чудо.

– Чисто солнышко! – задумчиво сказал он.

– Живой! – послышался радостный крик от гондолы, и все бросились на крик. Штерн тоже рванулся вперед, зажав радужное мерцание искорки в ладони. Урядченко и Новиков вытащили из гондолы обоих. Морохин был мертв, тело уже остыло. Усыскин, разбитая голова которого была обмотана разорванным рукавом белой исподней рубахи, сплошь покрытым бурыми высохшими пятнами, тяжело и трудно дышал. Лица обоих были в обширных синяках. Видать, ребятам в воздухе здорово досталось.

– Доктора! Доктора! – закричало сразу несколько голосов, и врач склонился над раненым.

– Ну что? – спросил Минтеев. – Как его состояние, доктор? Врач покачал головой. Лицо медика было непроницаемым. – Он в сознании, – сказал врач. Усыскин открыл глаза, и на губах появилось страдальческое подобие улыбки.

– Аркаша… Витек… – шелестящим шепотом сказал он. – Все‑таки я вас дождался!

– Молчи! – приказал Минтеев. – Ты только молчи, Лешка. Потом все расскажешь!

– Ко‑му? – в два вздоха прошептал Усыскин. – Ангелам на небесах?

– Все будет хорошо, – сказал Минтеев, но уверенности в его голосе не чувствовалось. Усыскин уловил это и снова попытался улыбнуться.

– Сей‑час, – снова раздельно сказал он. – Важно… Очень… Он немного полежал с закрытыми глазами, потом поманил к себе Минтеева и Штерна.

– Важно… – снова прошептал он. – Сколько километров, не знаю… Тысяча или больше… Твердь… Куполом над землей. Купол от конденсации обледенел. Сосульки километровые… Напоролись на одну… стали падать… А тут… кислород попер… Двадцать шесть процентов… озона по датчикам вылезло… мезосфера… но все равно непонятно… И понесло!..

Он еще немного помолчал, только поутюямым глазам его было видно, как силится он заговорить.

– Ты молчи, Леша, молчи! – снова сказал Минтеев.

– Киты… – сказал Усыскин. – Землетрясения… монах из учебника… думал сказка… для Солнца окна… и туннель… длинный такой… как в горах… – Усыскин хрипло вдохнул воздух и повторил: – Монах у края земли…

– А это? – Штерн раскрыл ладонь, и голубоватое зарево залило уже погружающийся в сумерки лес, высветило китообразную тушу стратостата, мелкими искорками заплясало на металле гондолы, на лицах окруживших раненого людей. Теплая искорка весело плясала на ладони Штерна.

Усыскин широко раскрытыми глазами посмотрел на переливающуюся искорку, трепетно дрожащую на ладони товарища, посветлел лицом и даже попытался потянуться к ней, но изломанное и обессилевшее тело не повиновалось человеческой воле.

– Звезда, – нежно и ласково, сказал Усыскин. – Звездочка…

И умер.

Все кончилось для него, и все только начиналось для остальных.