— Что Гай сказал бы сейчас?

— Он бы понял. Мы часто беседовали о самоубийстве. Представьте же, что я лишился способа существования, а когда такое происходит, человек больше не в состоянии жить. Средство, иллюзия, — этого у меня больше нет…

— Довольно толковать об иллюзиях. Попытайтесь думать о правде. Этот разговор о самоубийстве — эскапистская фантазия, просто идея, что можно избавиться от боли. Подумайте о чем-нибудь лучшем, вам это по силам. Есть лучшие вещи, даже если кажется, что к вам это не имеет отношения.

— Я жил понятием достоинства, но оказалось, что это абсурдно. Я привык считать, что придет время героизма…

— Питер, оно пришло.

— Я не могу ни работать, ни спать, впереди пустота. Я не вижу смысла жить дальше, я не верю в Бога…

— Ваша жизнь вам не принадлежит, — сказала Анна. — Кто может сказать, где кончается его жизнь? Наша душа намного шире нас и соединяется с душами других людей. Мы живем в мыслях других, в их планах, в их мечтах. Это равносильно тому, что Бог есть. На нас лежит бесконечная ответственность.

— Почему Бог, почему не дьявол? В представлении других мы ведем себя как порочные существа, мы для них дьяволы, мы мучаем их тем, какие мы и что делаем.

— Вы никого не мучаете, — сказала Анна.

— Потому что я никто и ничто.

Анна засмеялась. Встала, подошла к нему, стоявшему у окна. Взяла его за рукав пиджака, как когда они возвращались из Франции, и сказала:

— Питер, вот для чего существует польский героизм: быть никем и ничем и тем не менее стараться быть героем. Позвольте попытаться научить вас этому.

Зазвонил телефон.

Анна отошла от Питера и подняла трубку.

— Анна… — раздался в телефоне голос Гертруды.

— Слушаю тебя.

— Это я. Анна, можешь прийти завтра на вечеринку? Только что приехал из Франции Манфред, привел машину, и она доверху набита шампанским…

Голос Гертруды ясно слышался в комнате. Питер взял пальто и направился к двери. Махнул на прощание Анне и исчез.

— Если получится, — ответила Анна, думая, не бросить ли ей трубку и не побежать ли за ним.

— Никаких «если», ждем непременно. Дорогая, ты не появляешься, я так соскучилась, а тебя нет и нет. Это не потому что?.. Я имею в виду, не думай, что мы не хотим… никого видеть, к тебе это не относится. Жажду увидеть твое милое лицо. Ты снилась мне прошлой ночью. Ты ведь меня любишь, правда?

— Да, дурочка.

— Значит, завтра к шести.

— Да… до завтра.

Анна положила трубку. А если Питер покончит с собой? Если это случится сегодня ночью?

Она встала и принялась ходить по комнате. Ей не верилось, что он действительно решил совершить самоубийство, просто так он выражает свою подавленность. Успокаивает боль мыслями о небытии. Она пошла на кухню и попыталась приготовить себе ужин. Но все валилось из рук.

Немного погодя она надела пальто и вышла на улицу. Дождь продолжался. Она остановила такси, поехала в Челси и вышла у огромного уродливого многоквартирного дома, где жил Питер. Она шла по мокрому блестящему тротуару, глядя на его освещенное окно. Это было уже не в первый раз. Она воображала, как звонит в его дверь, входит, обнимает его.

Заметив освещенную телефонную будку, она вошла и набрала его номер.

— Алло.

— Питер, это Анна.

— Ох… — Голос звучал удивленно.