— Все, что ни пожелаешь, ангел, дорогая, любовь моя.

— Да, но… Ты понимаешь? Ты не против?

— Я понимаю. Я не против.

— Я буду совершенно счастлива.

— Разве ты и без того не совершенно счастлива, черт побери?

— Конечно счастлива. Не перетолковывай мои слова. Это больше обязанность, невыплаченный долг, упущение.

— Упущение?

— Ну, не совсем. Просто он не идет у меня из головы. Я всегда заботилась о людях, Гай и я всегда это делали.

— Я не столь забочусь о людях, как Гай, — сказал Тим. — Моя работа не позволяет заботиться даже о себе.

Он чувствовал себя очень счастливым, и это отвлекало от разговора.

— Мы будем заботиться о людях. Я бы хотела этого.

— Хорошо, при условии, что не придется вечно приглашать их к обеду. А нельзя ли делать это по почте?

Гертруда рассмеялась.

— Ах, дорогой! Ну же, иди ко мне и присядь рядом. Я хочу обнять тебя. Ты мой Тим.

— Да, да. — Он сел, придвинув кресло вплотную к ее. — Боже мой, как же я люблю тебя!

— Мы не должны быть эгоистами, Тим.

— Почему не должны? Я хочу быть счастливым и себялюбивым. Слишком долго я был несчастным и себялюбивым.

— Нет, ты знаешь, что я имею в виду. К тому же он нравится и тебе… очень нравится, как ты когда-то сказал.

— Это так, — ответил Тим, стараясь сосредоточиться на разговоре. — Нравится. И я не хочу, чтобы он был несчастен.

— Он бедный изгнанник. И как всем бедным изгнанникам, ему достаточно малого.

— И это малое дашь ему ты?

— Для него это будет значить много. Я просто имею в виду… ну, ты знаешь, что я имею в виду.

— О, я беспокоюсь не о нас, — сказал Тим, — мы — космос, я беспокоюсь о нем. Как он это воспримет, не будет ли ему неприятно?

— Нет. Потому что он поймет. Все будет как прежде, только немного лучше.

Тим припомнил сцену во Франции, символический образ, который, думал он тогда, убьет его, так сильна была его боль, — Гертруда, держащая руку Графа. Сейчас видение было безболезненным.

— Но разве он и без того не знает, что его, так сказать, не выбросили на свалку, как никому не нужный хлам?

— Нет, он как раз считает, что его выкинули на свалку. И, Тим, очень мало что способно радикально изменить его настроение.

— Так велико твое влияние.

— Настолько велико мое влияние.

— Тогда желаю успеха, королева и императрица. Если думаешь, что он не будет еще несчастнее, изредка видя тебя, как…

— Уверена.

— Тогда я оставляю вас. Я составил список того, что нужно купить. Неужели они, по-твоему, съедят все эти печенья и пироги и прочее?

— Еще бы. Они просто ненасытные.

— Небось придут с целлофановыми пакетами и обчистят холодильник, черти.

— Тим, я хочу, чтобы ты писал картины.

— Ты имеешь в виду — сейчас? Я же иду по магазинам.

— Нет, не сейчас, я имею в виду, позже. Всегда.

— Хорошо. Я буду писать всегда.

Граф вошел в гостиную. Пальто и нелепую мохнатую кепку оставил в передней. Гертруда была одна. Она позвонила ему, сказать, что они с Тимом созывают гостей, и, пожалуйста, не мог бы он прийти немного пораньше, до появления остальных? Что-то в ее голосе заставило его прийти.

— А, Граф… присаживайтесь… Что вам налить? Как всегда, белого вина?

Граф щелкнул каблуками и поклонился.