Когда Шотландия начала оправляться от страшного потрясения после битвы при Пинки, Эвенел один из первых собрал небольшие силы и перешел к кровавым и беспощадным стычкам, доказавшим, что народ, пусть побежденный и закабаленный, еще ведет партизанскую войну, которая может оказаться роковой для захватчиков. Но в одной из таких схваток Уолтер Эвенел был убит. Весть о его гибели достигла отцовского дома вместе с другим ужасающим известием – что отряд англичан идет грабить усадьбу и владения его вдовы, дабы этим актом насилия отбить охоту у кого бы то ни было последовать примеру покойного.

Для несчастной леди не нашлось лучшего убежища, чем жалкая пастушья хижина в горах. Сюда ее поспешно увезли, когда она еле сознавала, почему и зачем испуганные слуги уводят ее вместе с малолетней дочерью из дома. Здесь, наверху, Тибб Тэккет, жена пастуха, когда‑то ее верная служанка, ухаживала за ней со всей преданностью былых времен. Сначала леди Эвенел не сознавала своего бедственного положения. Но когда первый порыв отчаяния прошел и она смогла трезво оценить положение, бедной вдове невольно пришлось позавидовать участи мужа в его мрачном и безмолвном пристанище. Слуги, которые ее спрятали, принуждены были покинуть леди Эвенел ради споен собственной безопасности и для того, чтобы искать средства к существованию. А что касается пастуха и его жены, в хижине которых она скрывалась, то они вскоре лишились возможности доставлять своей бывшей госпоже даже ту грубую пищу, которую они от всей души готовы были делить с нею. Какие‑то английские солдаты угнали и тех овец, что еще уцелели от первоначальных грабежей. Та же участь постигла двух коров – почти единственных их кормилиц. Теперь уже самый настоящий голод стучался к ним в двери.

– Разорили нас вконец, по миру пустили! – причитал старик пастух Мартин, ломая в отчаянии руки. – Воры! Разбойники! Грабители! Хоть бы одну скотину оставили из всего стада.

– Вы бы видели бедных Гриззи и Кремми, – плакала его жена, – как они повернули головы к хлеву и принялись реветь, а эти бездушные мерзавцы стали их колоть пиками!

– Их всего‑то было четверо, – рассуждал Мартин, – а я помню, что в прежние времена сорок человек – и те побоялись бы сюда нос сунуть. Кончились наши сила и мужество, ушли вместе с покойным господином.

– Помолчи ты, старик, ради самого спасителя и его благоверного креста! – промолвила добрая женщина. – Наша госпожа так плоха, погляди – чуть дышит. Еще одно слово, и она богу душу отдаст.

– Хорошо бы, если бы мы все померли, – отвечал Мартин. – Что нам теперь делать? Я ума не приложу. О нас с тобой, Тибб, я еще не так тревожусь. Мы с тобой, может быть, как‑нибудь справимся. И нужда и работа нам хорошо знакомы. Но она‑то ведь к этому не привыкла…

Они не таясь обсуждали свое положение при леди Эвенел, заключая по бледности ее лица, дрожащим губам и потухшему взору, что она и не слышит и не понимает их разговора.

– Есть, правда, один выход, – продолжал пастух, – только не знаю, пойдет ли она на это. Вдова‑то Саймона Глендининга из ущелья получила охранную от этих скотов южан, и ни один солдат теперь не посмеет их и пальцем тронуть. Вот если бы миледи, в ожидании лучших дней, согласилась бы пойти жить к Элспет Глендининг. Что говорить, для той‑то это было бы много чести, но все же.

– Много чести! – воскликнула его жена.