– А почему на руки?

    – Ну как же – он же был ранен!

    После этой истории все ходили извиняться, «но нас почему-то выгнали».

    Лоран негромко рассказывал, поблескивая глазами, а из соседней комнаты доносились отчаянные вопли. Кричал Митька Теплов, который залез в пустой платяной шкаф и оповещал общество о том, что он удалился в схиму.

    Потрескивала печка; синяя краска на ней облупилась. В углу стоял кивер с продавленным дном. Луи де Липик ворчал себе под нос, надраивая какую-то бляху. Было темно и холодно, и когда мы с Натальей наконец подошли к моему дому, я привела ее к себе, и мы долго сидели на кухне и пили чай без сахара.

    – Мадлен, – сказала мне Наталья, – что бы мы делали без клуба?

    – Не знаю, – ответила я. – Игрушечная жизнь. Но если я лишусь его, я, наверно, сойду с ума.

    * * *

    Школа надоедала ужасно, и только бесконечные бонапартистские разговоры с Натальей и наши дорогие одноклассники удерживали меня от желания надрывно завыть на лампы дневного света.

    Как из тумана доносился голос учителя истории:

    – …Мы разобрались об исключительном законе против социалистов, причины издания этого закона и что он из себя представляет…

    Митька Теплов и его приятель димулео, объединившись в одну гангстерскую шайку, похитили мой портфель и стали выкладывать на пол его содержимое, приговаривая: «Сейте разумное, доброе, вечное».

    Огромные старомодные ключи от нашей квартиры вызвали у них особый восторг, и они начали ими звенеть, делая при этом неописуемые рожи.

    – Отдай ключи, – сказала я. – Святая пятница! Митька, отдай ключи!

    Димулео толкнул Митьку и начал звенеть с удвоенной энергией. Я разозлилась и стала колоть его значком «Отличник санитарной подготовки». Димулео стал орать. Митька же весьма ловко изобразил из себя калеку, скорчился, затрясся мелкой дрожью и захрипел:

    – Пода-ай фартинг! Подай фа-артинг! О манго!

    Грязная лапа с черными ногтями и скрюченными пальцами тряслась у меня под носом. Я сказала грозно:

    – Убери лапу!

    – Подай фартинг!

    – О манго! – зарычала я. – Уберешь ты лапу или нет?

    Лапа исчезла. Я отвернулась, и тут меня деликатно постучали пальцем по плечу.

    – Ну? – сказала я.

    Эти два придурка валились друг на друга от смеха.

    – Я – Дима, а он – Митя, – сквозь смех проговорил Димулео. Они тыкали друг в друга пальцами, и сквозь стоны доносилось только: «Я – Митя, а он – Дима…» Я не выдержала и расхохоталась.

    На перемене Натали подошла ко мне и, глядя на часы, сказала, как всегда очень спокойно:

    – Ну, Мадлен, прощай. Мой рабочий день на сегодня окончен.

    Я проводила ее к выходу и понуро побрела обратно. В классе я застала Димулео и свою вторую подругу – Христину Хатковскую. Димулео стоял с мокрой тряпкой в руке и негромко, чеканно говорил по-немецки:

    – По приказу командира дивизии «Мертвая голова» Хатковскую Христину Евгеньевну… расстрелять!

    Потом он повернулся ко мне и дружески сказал:

    – А сейчас я буду приводить приговор в исполнение.