К ее удивлению, этот «чиновник», как заранее мысленно она узко окрестила его, покраснел и смущенно провел рукой по очень светлым, почти льняным, гладко зачесанным волосам.
«Все равно молодой бюрократ, — непримиримо решила Юрасова, выходя из комнаты, — все равно…» Но гнев уже улегся, и ему уступило место чувство изумления и радости: она — студентка! Подумать только — студентка!
Утром 31 августа Лешка стояла в коридоре на третьем этаже университета и все еще никак не могла поверить, что это правда, что она действительно студентка, будет слушать лекции, задавать вопросы профессорам, делать опыты в таинственных лабораториях, сейчас скрытых за дверьми. Какой жалкой детской игрой предстали перед ней опыты с Севкой, в сарайчике, когда произошел взрыв.
Лешка коротко подстрижена, на ней белая капроновая блузка, юбка из черного крепа, на ногах черные лодочки на тонком каблуке. Она остро чувствует эту новизну своей внешности, не привыкла еще к ней, даже немного стесняется ее.
Из открытого окна виден город — осеннее буйство красок. Лешка как будто ощущает даже запах реки, совсем не такой, как у моря, а особый, еще чужой, но уже входящий в ее жизнь.
Итак, она — студентка!
Где-то далеко, за тридевять земель, хотя езды туда поездом немногим более ночи, остались Пятиморск, папа с мамой, Виктор, Вера… А здесь все новое.
Вон толпятся студенты у расписания занятий; выходят из профкома, получив направление в общежитие.
Мимо стайкой прошли старшекурсники. Это ясно из разговоров, видно по их, как кажется Лешке, очень умным лицам. Остановились неподалеку. Курчавый лобастый юноша говорит так, между прочим:
— Для научной работы я взял тему «Синтез аминов антрохинонкарбоновых кислот»… Получил девять не описанных в литературе соединений…
У Лешки дух захватило — вот это кислота! Она мысленно пытается повторить: «Антрохи… Нет, не выходит. Не описанных в литературе! Так это ж вклад в науку».
Лешка смотрит на мудрейших с робким обожанием. Неужели и она когда-нибудь сможет так свободно говорить о столь сложных вещах? Вот до нее опять долетело потрясающее:
— Тетраминодиаквокобальтихлорид…
Ну и ну! Язык можно поломать!
Говорят, кафедру разрешается выбирать только к середине четвертого курса. Почему же надо ждать так долго? Неужели выбор нельзя сделать раньше?
Рядом остановился студент в армейской гимнастерке, тоже первокурсник, Павел Громаков. У него худое, скуластое лицо, глубоко сидящие серьезные глаза.
На письменном экзамене по математике Лешке удалось помочь ему, и позже, разоткровенничавшись, Павел рассказал ей, что недавно демобилизовался из армии, что с женой и двухлетним сыном снимают комнату где-то на окраине города.
В день, когда, стало известно, что наш космический корабль возвратился на Землю, Павел, встретив Лешку в библиотеке, схватил ее за руку и, взъерошенный, счастливый, восторженно восклицал:
— Радость-то какая! А?! Вот радость!
Сейчас у Павла в руках студенческая многотиражка. Лешка успела прочитать заголовок: «Тебе, первокурсник!»
— Можно? — спросила она.
Громаков протянул газету.
Весь номер посвящен им. Стихи и статьи, передовица и фотографии. Оказывается, правду говорили, что на каждое место претендовало четверо, что большинство — производственники.
— Павлик! — неожиданно ласково обратилась Лешка к Громакову. — Я тебя очень, очень прошу: подари мне эту газету. Мне она просто позарез необходима…
Громаков смотрит удивленно:
— Да пожалуйста.
Лешка поспешно засовывает, газету в кожаную коричневую папку. |