По вечерам в офицерском клубе, в крепостце, стал играть духовой оркестр. Вольные девки из слободы станками, как бабочки на свет, слетались на музыку. Томно разливались по вольготной степи оркестровые звуки. А когда, на ночь, все вокруг замолкало, зычно разносились на вышках голоса часовых.

По приезде в Андрей-аул командующий сразу развернул бурную деятельность. Во все концы из полевой штаб-квартиры помчались фельдъегерские коляски. Зазвенели колокольцы. Вестовые спешили в Кизляр, дабы ускорить доставку продовольствия, скакали в Астрахань к губернатору Бухарину: снабдил чтобы астраханский голова купечество кораблями. Спешили фельдъегеря и в Андрей-аул отовсюду...

В двадцатых числах июля Ермолов принимал Тарковского шамхала (Шамхал — правитель) Мехти-хана и хана дербентского Мустафу. Подчиненные русским еще с 1806 года, сейчас они на всякий случай приехали в штаб-квартиру засвидетельствовать свою преданность русскому государю-императору. Оба преподнесли богатые подарки: с золотыми рукоятками сабли, каракулевые бурки, персидские ковры. Ермолов благосклонно принял дары, пообещал осенью навестить чертоги обоих ханов, а пока потребовал от них помощь в расквартировке полков. Оба уехали от генерала в добром здравии и с благими намерениями: честно и преданно служить царю...

Еще через несколько дней командующий отдал приказ принять Куринский полк бывшему Кизлярскому городничему, подполковнику Швецову и поселиться полку в дербентской крепости. Куринцам в пору военной страды предписывалось соединиться с отрядами генерала Мадатова. Приказ был послан в Кизляр с фельдъегерем. И, едва военный курьер отбыл, как с той, северной стороны, пришло донесение от флотского офицера лейтенанта Коробки. Моряк сообщал о хищении казенной муки, назначенной для армии, об увозе ее в Баку...

Давно привыкший к подобного рода кражам, Ермолов воспринял это известие внешне хладнокровно. Ему уже не раз сообщали о злоупотреблениях по службе каспийских моряков, и особенно — офицеров бакинской таможни. Он было отбросил письмо в сторону, как вдруг прочел на донесении, что Коробка — бывший капитан корвета «Казань», отправившегося в экспедицию на Вос точный берег.

— Боже мой, — сдавленно выговорил генерал и, задохнувшись от прихлынувшей ярости, выговорил еще раз: — Боже ты мой!

Сидевшие на диване офицеры, тихонько говорившие между собой, сразу замолкли и взглянули на командующего. Ермолов, давя в себе ярость, придвинул письмо Коробки. Прежде чем наложить резолюцию, сказал с усталой злостью:

— Ни Христа, ни государя эти сволочи не почитают..,, На экспедиционном, военном корабле... воровская спекулятивная сделка. В кои времена такое бывало! — Он обмакнул в чернильницу гусиное перо и надписал: «Отправить по сему донесению рапорт в главный штаб с просьбой при сылки комиссии для проверки Бакинской таможни...»

Вечером того же дня прибыл фельдъегерь из Тифлиса. Ермолову положили на стол пакет с надписью: «Совер-шенно секретно». Вскрыв его, командующий сразу узнал почерк начальника штаба Вельяминова:

«Князь Мадатов рапортом от 17 сего месяца донес мне, что он, прибыв в Шекинское ханство, нашел Исмаил-хана в Бумском магале близ деревеньки Ниж, занимающегося приготовлением войск для отправления в Кубу; коих часть уже была собрана, но через два дня Исмаил-хан заболел так трудно, что нет никакой надежды к его выздоровле-нию. Посему кн. Мадатов остановился там дня на два, — единственно для того, чтобы за смертью его, в предохранении народа от волнения мог сделать нужные распоряжения к спокойствию целого ханства.

После такового рапорта я не получил еще от него под-тверждения ни о смерти Исмаил-хана, ни об облегчении его болезни.