Ликка развернулась и увидела вторую.

Она попятилась, вжимаясь в сеть ловушки. Её колотила дрожь. Цинкейза вдруг оказалась совсем рядом. Золотое платье стремительно изменяло очертания: кринолин, сарафан, сари, палла, туника. Вместе с платьем менялись и украшения: золото текло по шее и запястьям Цинки холодными ручейками. Блистали сапфиры. Роскошные кудри скиталицы подобрала золотая сетка, поверх неё просиял лавровый венок. Изящная рука в череде перстней и браслетов протянулась взять Ликку за подбородок.

Ликка зажмурилась.

Когда она открыла глаза, то не увидела городской улицы. Она стояла посреди боевой рубки Цинкейзы, у подножия командного трона. Собственный её облик тоже изменился, а она даже не почувствовала этого… Теперь тело Ликки соответствовало настройкам по умолчанию. Но её когтистые пальцы всё так же дрожали, а вывернутые колени подламывались.

Цинка улыбалась. Полюбовавшись немного на то, как Ликка дрожит и шарахается от её взгляда, она решительно взяла её за локоть и подтянула к себе. Ноги Ликки подкосились, она рухнула на колени и расплакалась от ужаса. Обеими руками Цинка взяла её за рога.

— Надо же, —  сказала она, вглядываясь в глаза Ликки так, словно читала в них её исходный код. – Такая маленькая и такая… интересная. К тому же, ты суккуб. Это должно быть особенно занятно.

Она вздёрнула голову Ликки и поцеловала её в рот.

Губы Ликки покорно открылись, глаза остекленели. Она смотрела в мерцающее марево над троном Цинкейзы. Зрачки отказывались смещаться. Дистресс исказил гормональный фон физического тела, предельные напряжения эмпатических мембран привели к блокировке третичных мостов и лиг атрибуции. Ликка впала в подобие транса. Язык Цинкейзы скользнул по кромке её зубов и потрогал клыки, руки скиталицы отпустили её рога и обхватили шею, потом Цинкейза нащупала её грудь, оцарапала сосок длинным ногтем. Ликка не сопротивлялась. Она даже перестала дрожать. Цинкейза выпрямилась, глядя на неё с усмешкой, и сказала:

— Я забираю тебя.

Ликка упала, как потерянная марионетка.

…Извлечение. Её ждёт Извлечение. Цинкейза вырежет её из Систем. Не Безликую, не Змея или другой сложный высокоуровневый модуль – её, маленькую Ликку, одну из сотен тысяч копий стандартных демон–программ. И она никогда больше не увидит… никого. Ни Обители Вне Времён, ни Змея в его Аду. Никогда не увидит больше земли, где умерли Улс–Цем и Кагр. Где умер Тчайрэ.

Казалось, страх уже дошёл до предела, и Ликка не могла бы бояться сильнее. Но предстоящее Извлечение пугало её больше, чем смерть. Губы Ликки шевельнулись, она подняла голову.

— Я… не хочу.

Она сама едва услышала себя. Цинкейза приподняла золотую бровь.

— Я тебя перепрограммирую, —  благожелательно пообещала она, но на последнем слоге запнулась. Ресницы её затрепетали, рот изобразил восторженное «о!» и изогнулся в сладострастной усмешке.

Ликка сжалась. Когти её проскрежетали по золотому полу.

— Нет, дорогая, —  сказала Цинка. – Я не стану ничего в тебе менять. Я буду первым человеком, который умудрится изнасиловать суккуба.

Она рассмеялась и уселась на свой трон. Повелительно шевельнула пальцами, размещая перед глазами десяток экранов, и принялась вводить какие‑то параметры. Минуту спустя Цинкейза пробормотала: «Ай, чуть не забыла», —  и отправила вызов. Одеревенев, Ликка смотрела на неё, на её пульт управления и окно программы связи.

— Лито! – требовательно сказала Цинка.

— Что такое? – удивился великий скиталец. – Куда ты пропала?

— Нам пора уходить, —  сказала Цинка. – Он здесь, и он манифестируется.

— Кто?

— Ворон! Лито, я не шучу.