На улице, пристроившись на табурете, вовсю наяривал шарманщик в знававшем лучшие дни цилиндре и помятом сюртуке. Мастером своего дела он явно не был. Работай я неподалёку, пожалуй, полез бы на стену — инструмент в его руках лишь завывал и побрякивал, без намёка на мелодию. Завидев нас, он стал выкрикать: «Тоник для волос, за полпенса и пенс. Особый тоник для волос Хорнера! Бритьё со скидкой!» Вид у него был странный: болезненная худоба, казалось, дунь на него — и упадёт. Когда мы подошли ближе, он перестал играть, достал карточку из висевшего через плечо мешочка и протянул нам. Точно такую карточку мы нашли в «Бостонце».

Мы вошли внутрь и оказались в маленькой неуютной комнате, где стояло всего одно кресло перед зеркалом, таким запылённым и потрескавшимся, что оно, кажется, не могло отразить вообще ничего. На двух полках выстроились бутылочки тоника Хорнера «Роскошный» и другие лосьоны — борцы с выпадением волос. Пол давно не подметали, на нём валялись пучки волос — не самое приятное зрелище, хотя куда хуже смотрелась бритвенная чашечка для взбалтывания мыльной пены, из месива торчали ёршики сбритой мужской бороды. Я уже решил, что если в Лондоне мне придётся стричься, сюда я приду в последнюю очередь, но тут появился сам парикмахер.

Он поднялся по лестнице и уже семенил к нам, вытирая руки носовым платком. Трудно было сказать, сколько ему лет, потому что он был стар и молод одновременно — круглое, вполне приятное лицо, чисто выбритые щёки, улыбка. При этом жутко пострижен. Можно было предположить, что на улице на него набросился кот. С одной стороны волосы длинные, с другой короткие и даже частично выдранные и обнажавшие череп. Какое-то время голову он не мыл, и волосы, мягко говоря, поражали воображение своим цветом и состоянием.

При этом он лучился дружелюбием.

— Доброе утро, господа, — воскликнул он. — Эта чёртова погода не желает меняться. Вы помните, чтобы в Лондоне в мае было так сыро и промозгло? Чем могу быть полезен? Одна стрижка? Две? Вам повезло — у меня сегодня тихо.

Это было во всех отношениях верно. На улице шарманщик наконец-то решил передохнуть.

— Мы пришли не стричься, — пояснил Джонс. Он взял одну из бутылочек и понюхал её содержимое. — Я правильно понимаю, что вы — Альберт Хорнер?

— Нет, сэр. Благослови вас Господи! Мистер Хорнер давно приказал долго жить. Просто его дело перешло ко мне.

— Судя по всему, совсем недавно, — заметил Джонс. — Я взглянул на него, пытаясь понять, на каком основании он сделал такой вывод: лично мне показалось, что и хозяин, и парикмахерская находятся здесь далеко не первый год. — Знак парикмахерской старый, — разъяснил Джонс, словно специально для меня, — но я заметил, что прикручен он новыми винтами. Полки пыльные, а бутылки на них — нет. Та же самая история.

— Вы совершенно правы! — воскликнул парикмахер. — Мы здесь меньше трёх месяцев, но старое название сохранили. Почему бы нет? Покойного мистера Хорнера хорошо знали, им восхищались. Мы уже пользуемся успехом у адвокатов и судей, кто работает поблизости, хотя многие из них предпочитают носить парики.

— Так как же вас зовут? — спросил я.

— Сайлас Бекетт, сэр, всегда к вашим услугам.

Джонс достал рекламную карточку.

— Мы нашли это в клубе «Бостонец». Едва ли вам известен человек, который там останавливался, или его имя. Это американец, его звали Джонатан Пилгрим.

— Американец, сэр? Не помню, чтобы видел здесь американца. — Он указал на меня.