— Джонс?..

— Чейз. Слава богу, вы очухались.

— Где мы?

Из моего рта вырвалось облачко белого пара.

— В Смитфилде… так мне кажется. Или что-то в этом роде.

— Смитфилд? Что это?

Я тут же получил ответ на свой вопрос. Мясной рынок! Вокруг нас висели туши, не меньше ста. Я их видел, но органы чувств возвращались ко мне постепенно, и я не мог понять, что они означают. Я пригляделся внимательней: ободранные и обезглавленные овечьи туши, а шкуры, подтверждавшие, что они — твари Господни, лежали вместе с отрубленными конечностями в штабелях, уходивших вверх до самого потолка. На полу — заледеневшие лужицы крови, скорее лиловые, чем красные. Я огляделся по сторонам. Камера квадратная, два поддона прикреплены к шпалам — перевозить груз из одного конца в другой. Мне вспомнился корабельный трюм. Единственный выход — через стальную дверь, наверняка запертую, а дёргать её — не приведи господь, можно остаться без кожи на кончиках пальцев. На полу — две сальные свечи. Без них нас окружала бы кромешная тьма.

— Мы здесь давно? — спросил я. Это всё, что я мог из себя выдавить. Зубы были крепко-накрепко стиснуты.

— Нет. Точно знаю, что недавно.

— Вы ранены?

— Нет. Не больше, чем вы.

— А дочка?..

— В безопасности… я надеюсь. По крайней мере, за это им спасибо. — Джонс потянулся за своей палкой, подтащил её к себе. — Чейз… простите меня.

— За что?

— Это же я привёл вас сюда. Моих рук дело. Чтобы вызволить Беатрис, я был готов на всё… Но вовлекать в эту историю вас было нечестно.

Говорил он, едва справляясь с дыханием, прерывисто, ему не хватало тепла, как и окружавшим нас забитым овцам. Иначе и быть не могло. Каждому произнесённому слову приходилось сражаться со жгучим холодом.

И всё же я ответил:

— Не вините себя. Мы это дело вместе начали, вместе и закончим. Только так.

Мы снова погрузились в молчание, стараясь сберечь силы и понимая, что жить нам осталось недолго. Неужели нам суждено умереть прямо здесь, когда кровь буквально стынет в жилах? Джонс явно прав. Это большой мясной рынок — со специальными холодными комнатами. Стены вокруг нас забиты древесным углём, где-то неподалёку похрустывает охлаждающий компрессор, в результате, в камеру закачивается замороженный — и потому смертоносный — воздух. Машина эта относительно новая, возможно, мы будем её первыми жертвами… Большое утешение, что и говорить.

Я всё равно отказывался верить, что нас хотят убить, — уж точно не сейчас! — поэтому решил ни за что не отключаться. Эдгар Мортлейк дал понять, что говорить с нами желает сам Кларенс Деверо. Значит, наши страдания — лишь прелюдия к этой встрече. Скоро всё закончится. Одеревеневшими пальцами я залез в карман, но оказалось, что ножа, который я всегда ношу с собой, там нет. Впрочем, велика ли разница? Я всё равно не в том состоянии, чтобы им воспользоваться.

Прошло много времени, даже не скажу — сколько именно. Я понимал, что погружаюсь в глубокий сон, словно соскальзываю в расщелину. И знал — стоит закрыть глаза, они могут больше и не открыться… но сон забирал меня в свои объятья. Я перестал дрожать. Это было какое-то странное состояние, неподвластное холоду или гипотермии. Я был уже готов прекратить сопротивление, как вдруг дверь открылась, — и вошёл человек, всего лишь силуэт в мерцающем свете. Это был Мортлейк.