Она кивнула, прекратив смеяться, и стерла выступившие якобы от смеха слезинки.

— Это меня и погубило, да? — спросила она, смотря на меня чуточку покрасневшими глазами. — В тот день, когда вы узнали, сколько у меня денег, вы поняли, что я вам не пара, верно?

Я лишь головой покачал и поднялся из кресла.

— Дело не в деньгах, Мирослава Анатольевна, — произнес я. — Благородный человек всегда руководствуется в первую очередь интересами своего рода. Надеюсь, встретимся на занятиях.

— Разумеется, — фыркнула Герасимова. — Не думаете же вы, Иван Владимирович, что я брошу учебу только потому, что наша пара не сложилась? Я не настолько безответственна.

— Не сомневаюсь, Мирослава Анатольевна, — поклонился я. — В таком случае приятного вечера.

Едва за мной закрылась дверь, я услышал, как она всхлипнула. Но оставаться и утешать Герасимову не входило в мои планы. Эта история закончена, мы поговорили, и ни к чему тревожить девушку своим присутствием в такой момент.

* * *

Там же.

Как только за Иваном Владимировичем закрылась дверь, Мирослава уронила лицо в ладони и всхлипнула. Волосы рассыпались по столешнице, плечи вздрагивали от беззвучного плача.

Хотелось кричать от боли и обиды, но… Как это ни прискорбно, Моров был прав. Интересы рода превыше всего. И она, Мирослава Анатольевна Герасимова, ему не подходила.

Слишком независима, слишком обеспечена. Она не стала бы заглядывать в рот супругу, ее род не впал бы в зависимость от него. Герасимовы и без Морова сильны и влиятельны. И вполне могли бы поглотить Моровых через поколение.

Однако это осознание все равно не приглушало боль в груди.

Но это ничего, поболит и перестанет. Пройдет немного времени, и Иван будет смотреть на свою студентку, которая так и не стала его невестой, с сожалением. Да, через несколько лет он будет сожалеть о том, что выбрал другую.

И для этого не потребуется никаких конфликтов. Мирослава привыкла достигать своих целей правильными, разумными средствами. Превращать своего же партнера во врага Герасимовы не станут.

Мирослава приложит все усилия, но она превзойдет и Ивана Владимировича, и его Макарову.

Дверь в библиотеку открылась, и девушка поспешно отвернулась, чтобы вошедший не увидел ее слез. Подхватив салфетку, наскоро привела лицо в порядок.

— Как ты, дочка? — спросил Анатолий Никодимович, присаживаясь на подлокотник кресла, в котором она сидела.

Сильные руки заботливого отца обхватили девушку за плечи, и все мысли о том, что нужно быть сильной и доказать Морову, что он еще пожалеет о своем выборе, смыло от этого прикосновения. Рядом с ней был тот, кто всегда утешит и поддержит, кто не осудит и примет ее любой.

— Все будет в порядке, папа, — прижавшись к плечу главы рода Герасимовых, заверила Мирослава. — Не сейчас. Но обязательно будет.

Он поцеловал ее в макушку, точно так же, как делал это в далеком детстве, когда она разбивала коленки, споткнувшись на ступеньках. Это воспоминание заставило Мирославу улыбнуться.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Анатолий Никодимович.

— Просто посиди рядом, пожалуйста, еще чуть-чуть, — попросила она, прижимаясь к родному человеку. — Завтра я буду сильной. А пока просто побудь рядом, хорошо?

Он улыбнулся, чуть покачивая дочь в объятиях. Несмотря на прошедшие годы, она все так же оставалась в его глазах той же маленькой девочкой, что ревела над потерявшейся игрушкой или трогательной книгой.

Несколько минут они просто сидели, и Мирослава чувствовала, как в груди разжимаются холодные тиски, а в голове проясняется.