Наемник замолчал на несколько минут, которые женщине из долины показались вечностью.

– А чего ты хочешь от солдат без девиза? – наконец заговорил он.

– В основном, чтобы они послужили сдерживающим щитом от агрессии. – Она нахмурилась, собираясь с мыслями, чтобы выразить их как можно логичней и убедительней. – С каждым месяцем увеличивается наша собственная возможность к сопротивлению: юноши набираются опыта, а мальчики становятся юношами. Вы можете поверить, что они обучаются военному искусству с детства.

Она смотрела на фальконера.

– То же справедливо и относительно наших девушек. Я знаю, вы этого не одобрите, но нам приходилось во время войны использовать все возможности или оставаться совершенно беззащитными. Когда ушли мужчины, женщинам пришлось взять на себя много дополнительных обязанностей, и это была лишь одна из них. И женщины хорошо справились с ней. Во всяком случае молодые, которые ещё не успели убедить себя, что не способны к такой работе. – Она на мгновение поджала губы. – К счастью, нашим женщинам всегда приходилось заниматься полями, стадами и рыболовством, иначе нас ожидали бы гораздо более тяжелые и голодные времена.

– И несмотря ни на что, ты не хочешь войны? – резко спросил Тарлах. Недостойно вообще иметь дело с женщиной. А уж сражаться рядом с женским гарнизоном!..

– Не хочу воевать. Мы хотим только защититься, если возникнет необходимость.

Лицо её стало жестким.

– Нашим долинам всегда приходилось обороняться от пиратов с моря и разбойников, которые пытались закрепиться на берегу и в наших горах. И если придется, мы снова будем сражаться. Так было всегда и так должно быть, иначе нас поработят предатели и мы будем недостойны называться людьми.

– Но почему именно фалъконеры? – настаивал Тарлах. – Ясно, что ты не надеешься найти прямые доказательства. А если даже найдешь, то мы не единственные воины. Во время войны и после неё много наемников, готовых служить кому‑либо. Мало кто из уцелевших солдат откажется от такого предложения.

Хозяйка крепости вздохнула. Она надеялась, что до этого вопроса дело не дойдет. Ее ответ вряд ли ему понравится, но она знала, что ещё больше ей следует опасаться лжи или полуправды.

Она пристально посмотрела в глаза Тарлаху.

– Я не получила военной подготовки, птичий воин, и не привыкла общаться с военными. Все солдаты без девиза нам одинаково неизвестны. Если мы сделаем неверный выбор и впустим предателей в нашу буквально беззащитную долину…

Она опустила зеленые глаза, снова подняла их.

– И среди фальконеров могут быть предатели, но в целом все знают, что фальконеры держат свое слово. Если оно дано, фальконеры не нарушат ни его дух, ни букву. То же самое относится и к вашей дисциплине. Я сделаю все возможное, чтобы ваши контакты с моими людьми сводились только к самому необходимому. Вы профессиональные солдаты. Мы нет. Мы с радостью передадим вам военные обязанности, особенно летом, когда все наше внимание и силы будут нужны фермам и стадам. Но мы не хотим, чтобы гарнизон, который мы нанимаем для защиты, доставлял нам неприятности. Мне не хотелось бы бояться, что ты и твои люди поведете себя как тираны, станете обращаться с жителями долины как со слугами и рабами, отнимете у них плоды их труда и отнесетесь к моим девушкам, как к кобылам, предназначенным для удовольствия жеребцов. Они заслуживают большего.

Лицо Уны раскраснелось, она опустила глаза. Она не привыкла так откровенно говорить о подобных вещах, и выше её сил было скрыть свой стыд. Тарлах понял причину её замешательства, но увидел так же, что, несмотря на смущение и отчаянную необходимость добиться своего, она оставалась спокойной.