Правда, не узнала. Разница между благородным, хотя и слегка потрепанным рыцарем в доспехах, и нищим бродягой в жутком тряпье была слишком значительна. Так что женщина сунула приказчику серебряную монету, и удрала через заднюю дверь в лавке торговца пряностями. Стэн прождал перед лавкой примерно полчаса, потом вышел хозяин, швырнул в 'побирушку' огрызком яблока, и посоветовал проваливать, покуда цел. Дама ушла, а если бродяга еще раз появится на их улице, так торговец и разбираться не станет. Обломает об него метлу, а потом не пожалеет жгучего перца, который насыплет негодяю в такое место, что тот навсегда о женщинах забудет.
Стэн выругался, и похромал назад к Храму.
***
- Следили?
- Какой-то жуткий нищий, от Храма... кажется.
История, рассказанная Лизеттой, взволновала и Луиса, и Алаис. Что это - происки Эттана? Или кого-то еще?
- Схожу, посмотрю, что там за попрошайка, - решил Луис.
Алаис едва успела поймать его за рукав.
- И он тут же удерет? Ты что, тут надо тоньше действовать!
Массимо согласно кивнул.
- Я схожу, помолюсь. Вас-то, монтьер, в Тавальене каждая собака знает, а я проскользну.
- А еще поговорим с Даланом. Пусть тоже сходит, покажет ребятне, за кем еще проследить.
- Мне идти не надо? - Лизетта перевела дух. Все же ей было страшно, очень страшно. Она отлично понимала, чем рискует при неудаче вся их компания, и втихаря осуждала Алаис за решение взять с собой ребенка. Случись что - ведь и младенца не помилуют!
А Алаис казалась абсолютно невозмутимой.
Она распевала песни, возилась с ребенком, болтала с Даланом, шутила с Луисом и Массимо, и прекрасно себя чувствовала. Одно слово - аристократия.
- Нет, Алаис погладила женщину по руке. - Сиди дома, успокаивайся. А то любезнейший свекор пожалует, а ты, как веником прибитая.
Манера подшучивать над Преотцом вообще ставила в тупик всех, включая и самого Эттана. Начиная с первого вечера, когда Алаис подала ему вино по всем правилам восточного этикета, с глубоким поклоном, опускаясь на одно колено, но при этом не опустив глаза, а нахально улыбаясь, до фривольного обращения: 'О Великий и Величайший среди смертных...'.
Как-то так у нее получалось, и уважительно, и не обидно, и сам Эттан не мог сдержать улыбку, глядя в озорные глаза 'невестки'.
А ларчик просто открывался. Еще во времена оны, будучи юристом в администрации, Татьяна усвоила этот тон обращения.
Без подобострастия - самой противно, да и ценить не будут.
Без излишней резкости - по ушам получишь.
Без ехидства и иронии, которые почему-то не в состоянии оценить начальники, но с легкой нот кой юмора, как бы говоря, да, вы умнее и сильнее, я вся у ваших ног... разрешите подмести заодно? А то ниц, во прахе лежать неудобно?
С Эттаном Давертом такой стиль тоже срабатывал. Без нарочитого восхищения, без желания что-либо получить, скорее, наоборот - Алаис бы век его не видела, но Преотец зачастил.
То проводил вечера и ночи в своем дворце, а то стал заявляться под вечер. Корми его ужином, показывай, как растет малыш, играй на гароле... и все время чувствуй себя канатоходцем.
Упадешь - пропадешь.
Алаис от всей души желала Преотцу острого поноса, из-за которого он неделю от горшка (читай - дома) не отклеится, но до подсыпания какой-нибудь пакости в его бокал еще не дошла. Все же польза...
От кого еще можно узнать, где содержится магистр Шеллен?
Только от Эттана который приходит и жалуется на неуступчивого мерзавца. Его и так уж, и этак... и все напрасно! Палачи жалуются, что пытки... не то, что не действуют, а как-то все слабее и слабее, словно человек впадает в какое-то оцепенение. И боятся переусердствовать.
Казнить, что ли, негодяя, пока он самостоятельно не подох?
Где содержится?
В Ламертине. |