Она вынула платок и, зажав его в руке, трогательно изобразила страдание.

— И долго они встречались?

— Годы! Вы не представляете себе, что это было, Рауль! Извините, я снова вас так назвала, месье… Я теряю голову, когда думаю об этом. Если Фабиана покупает браслет, то Веронике необходим такой же. Фабиане нравится книга, Веронике подавай такую же. Меня отправляли на прогулку, когда они встречались, я им не подходила. Фабиана приглашала Веронику на вечеринки… Вероники постоянно не было дома. Она возвращалась, когда хотела. Так она познакомилась со своим первым мужем, Шарлем Эйнолем, который был кем–то вроде мелкого дворянина. Он был намного старше и занялся ее воспитани–ем Половину же времени он проводил в Америке.

— В Америке?

— Да, в Америке. Самолет для него, что для меня такси, к тому же я такси никогда не пользуюсь, очень дорого. Мне обо всем рассказывала Вероника, конечно, чтобы подразнить меня. «Чарли сейчас в Нью–Йорке», — сообщала она, — они обе были помешаны на нем. «Чарли там, Чарли здесь. Чарли продал «Мятный крем»… Чарли купил «Ночную красавицу»… Похоже, что это были имена лошадей. Вы играете Рауль?

— Нет, никогда.

— Вы благоразумны.

— И он был состоятелен, этот Эйноль?

— Поди узнай. Чтобы зарабатывать деньги подобным ремеслом, нужно, на мой взгляд, не иметь чести, только и всего.

— А Фабиана была замужем?

— На моей памяти нет. Но мне рассказывали только то, что считали нужным. Мне намекали, что он и она… вы понимаете? Для того, чтобы разойтись, необходим был некий предлог… Развели их быстро.

— Но как понять… две подруги, выходит поссорились? Так?

— А! Я тоже сколько раз задавалась этим вопросом. Может, и лучше, что мы с вами так несовременны, Рауль.

Она улыбнулась, довольная, что заронила червь сомнения в Дюваля, и спокойно добавила.

— Когда я поняла, что Вероника во мне не нуждается, я изменила свою жизнь. У меня было на это право, не так ли? Я вышла замуж за хорошего парня и перестала видеться с сестрой. Со своей стороны она тоже ничего не сделала, чтобы удержать меня. Между нами, вы счастливы с ней?… Не совсем, не так ли? Она такая эгоистка! К тому же между вами остается Фабиана.

Она впилась в Дюваля черными глазами, в которых, как головешка, тлела злость.

— Она не заставит себя долго ждать. Правда, вас нелегко найти, но она такая пройдоха. Считайте, что вам повезло, если она не омрачит вашего существования. Правда, калека…

Она сухо рассмеялась.

— У нее теперь нет охоты кому–то подражать.

И голосом, полным меланхолии, добавила:

— Я все же жалею ее, бедняжку.

— Что я не очень понимаю, так это то, чем эта Фабиана так привлекла и действовала на Веронику.

— Вы же мужчина. Вы думаете о дружбе, товариществе… А будь вы женщина, то поняли бы, что это все несчастное соперничество. Для Вероники Фабиана была эталоном.

— Допустим, она переняла ее вкусы.

— Вкусы! Вы смешите меня! Не только вкусы, но манеру одеваться, говорить, курить. Это было смешно, глупо, но тем не менее это так. Стала вроде двойника. Все наши ссоры были только из–за этого. Наконец, все кончилось. И, пожалуй, к лучшему… Что вы намерены теперь делать? Вы же работаете и не можете оставаться здесь безвыходно. Я не имею привычки навязываться, но могу быть вам полезной. Уход за больными мне прекрасно известен и, если это необходимо, я снова буду рядом с Вероникой.

— Благодарю вас, — сказал Дюваль холодно. Может быть, когда–нибудь…, но не сейчас. Нельзя ее утомлять.