Курьеры, к которым он обращался, будут фильтровать любую информацию так же, как процеживают океан в поисках пищи, оставляя только то, что могут переварить.

Время от времени они разрезали гладкую поверхность воды лоснящимися спинами с шероховатыми плавниками: громадные и медлительные морские животные со спокойными глазами и хвостовыми плавниками, форма которых была такой же неповторимой, как форма снежинки. Они подошли — два самца, самка и детеныш, — привлеченные зовом Дилана. Но не близко, не слишком близко. Их тяжелые тела могли затянуть его под воду, их вдох мог утопить его, морские ракушки у них на боках могли изодрать его в клочья. Даже детеныш весил целую тонну.

Один из самцов приветственно ударил хвостом, и на Дилана обрушился поток воды, вызвав у всех приступ веселья.

Он вынырнул, отплевываясь.

Они не спрашивали, почему и как Дилан оказался среди них. Они кружили вокруг него, давая своей песне впитать его рассказ, вплетая его послание в созвучия, которые связывали всю Атлантику в бескрайней синей глубине, в чистой холодной тьме.

Дилан понятия не имел, как слова и образы его послания будут переданы Конну, каким образом понятия «бездомный» или «распятие» передаются в песнях китов. Но они поняли важность появления ребенка. МАТЬ. ЛЮБОВЬ. ОТЕЦ. ЗАБОТА. СЕМЬЯ. РАДОСТЬ — эти образы волнами накатывали на него. Их песня, звучавшая в ушах как шум прибоя, наполнила его сердце покоем и поплыла вместе с ним к берегу.

Он стоял на мелководье — сердце заполнено, сознание пусто, мышцы свободны и расслаблены. Откинув назад мокрые волосы, он оглядел берег.

И увидел отца, сидевшего рядом с его одеждой.

Проклятье!

Радость Дилана утекала, словно волны, пенившиеся у его ног. Они были одни в амфитеатре из скал и песка, и свидетелями их встречи станет только сосна, стоявшая часовым на берегу, да несколько рваных облаков.

Барт Хантер сидел, опираясь локтем на колено, и смотрел в море.

Дилан вышел из волн прибоя. Он не мог избежать встречи со стариком. Лучшее, что он мог сделать в сложившейся ситуации, — это не обращать на него внимания. Он нагнулся за своими джинсами.

— Она тоже приходила сюда, — сказал Барт. — Твоя мать.

Дилан не хотел говорить о матери, не хотел делиться воспоминаниями о ней. Особенно с отцом.

Он сунул мокрую ногу в джинсы.

— Но не с вами, ее детьми, — продолжал Барт. — Еще до вашего рождения.

О'кей, но Дилан и в самом деле не хотел ничего этого слушать. Он стал натягивать джинсы на вторую ногу.

— Здесь она вышла на берег…

Помимо воли Дилан посмотрел через плечо, следуя за взглядом отца вдоль своего собственному пути из воды. Барт покачал головой.

— Самое красивое создание, какое я когда-либо видел в жизни. И она сказала, что любит меня. — Он удивленно засмеялся, словно не веря самому себе, и этот глухой звук был больше похож на рыдание. — Меня, который только и знал, что лобстеры и приливы. Тогда я был чуть старше, чем Люси теперь. Ушел из школы после седьмого класса. Но она…

Его голос затих, утонул в воспоминаниях. Он не называл ее по имени. Ему это было не нужно. Просто «она». Для него всегда была всего лишь одна «она» — и тогда, и сейчас.

— Ты украл ее котиковую шкуру, — жестко и холодно сказал Дилан. — Ты отнял у нее ее жизнь.

— Я дал ей взамен другую жизнь и троих детей. Этого должно было быть достаточно.

— Ты отнял ее у самой себя.

— А разве она не сделала то же самое со мной? С тех пор как я увидел ее, я не знал ни минуты покоя. Она сказала, что любит меня. — Голос Барта надломился, как лед в апреле.