Подобно двумстам пятидесяти тысячам камбоджийцев, слушавших вашу речь, я высоко оценил произнесенные вами справедливые слова. Одновременно я задаюсь вопросом, разве ваша политика в Полинезии так уж отличается от поведения США во Вьетнаме и не даете ли вы повод американцам высказать вам такие же упреки. Впрочем, я их опережу, поскольку у меня больше прав, чем у них. Я обращаюсь к вам с таким призывом:

Будьте добры, господин президент, применять у пас те самые принципы, которые вы в Пномпене рекомендовали американцам; верните незамедлительно во Францию ваши войска, бомбы и самолеты.

Тогда никто не возложит на вас ответственность за распространение в будущем рака и лейкемии.

Тогда вы не будете нести ответственность за появление на свет неполноценных детей.

Тогда дружба, которую питают к вам соседние народы, не будет омрачена радиоактивными облаками.

Тогда вы покажете всему миру блестящий пример, как это и подобает Франции. Ибо тем самым впервые в истории великая держава откажется от применения атомной энергии для массовых убийств не под влиянием страха, шантажа или торга; она добровольным разоружением возвестит свою веру в победу разума!

Тогда все мы, полинезийцы, будем гордиться званием французских граждан и станем относиться к вам так же тепло, как относились в те давние времена, когда вы руководили «Свободной Францией».

Казалось бы, такая речь должна была растрогать де Голля до слез. Однако он слушал с каменным лицом. На всякий случай Теарики вручил ему текст своего выступления и стал ждать ответа. Де Голль молча сунул листки в карман, как ни в чем не бывало пожал руку Теарики и удалился в другой зал, где уже давно томился в ожидании исключенный из своей партии председатель Территориальной ассамблеи Жак Таураа, готовясь произнести изящную и пустопорожнюю приветственную речь. Ему де Голль ответил — и, разумеется, выразил полное удовлетворение. Однако генералу было некогда, ибо его ждали более важные, чем слушание речей, дела. Следующим пунктом программы был военный парад батальонов иностранного легиона, а де Голль превыше всех достоинств ставил точность.

Официальное коммюнике обо всем происходившем за закрытыми дверями правительственного здания отличалось краткостью. Приводим его целиком:

«Вчера генерал де Голль принял депутата Джона Теарики в новом правительственном здании, которое таким образом вступило в строй. Депутат коснулся трех очень важных, по его мнению, проблем: формы правления территории, освобождения Пуванаа и ЦТИ».

Теарики предвидел, что коммюнике будет кратким (правда, действительность превзошла его ожидания), а потому он заранее размножил свое выступление в нескольких сотнях экземпляров, которые после церемонии представления не скупясь раздал журналистам. Из трех местных газет только одна упомянула о встрече Теарики с де Голлем, причем ограничилась приведенным выше мини-коммюнике. Местное радио и телевидение вообще промолчали. Два десятка представителей французской прессы, радио и телевидения, специально прибывшие, чтобы освещать полинезийский визит де Голля, также словно воды в рот набрали.

Хотя генерал де Голль за три дня на Таити произнес еще пять речей, он тщательно избегал касаться трагических проблем, о которых говорил Теарики, ограничиваясь патриотическими фразами и банальными изречениями. Он ни разу не вспомнил о том, что здесь же, десятью годами раньше, Таити представлялся ему последним убежищем человечества в ужасный атомный век.

В субботу 10 сентября наступил наконец великий день — день бомбы, ради которого де Голль предпринял долгое и утомительное путешествие к антиподам. В Сахаре французским специалистам удалось решить сравнительно простую задачу и изготовить небольшие бомбы мощностью 70 килотонн для 36 самолетов типа «Мираж». Однако рядом с вооружением великих держав эта эскадрилья выглядела весьма жалко. Поэтому целью непомерно дорогих ядерных испытаний в Океании было создать водородную бомбу мегатонной мощности.