— Разумеется, разумеется, бей-эфенди!

Все остальные согласно закивали головами.

Бей-эфенди счел обстановку благоприятной. Переведя дыхание, опять хотел было заговорить, но в этот момент дверь гостиной открылась, вошла молоденькая симпатичная служанка в белоснежном переднике. В руках она держала поднос, на подносе были чашки с кофе. Чувствуя, как мужчины пожирают глазами ее стройные ножки, девушка направилась к столу. Сегодня она показалась бею-эфенди красивее, чем обычно. Он мгновенно забыл о безбожниках, вырвавших из сердец молодых людей страх перед аллахом. Доктор посмотрел на служанку краем глаза. Аптекарь смотрел не таясь. Заметил на шее девушки синяк, перевел взгляд на хозяйку дома: «Вы обратили внимание, ханым-эфенди? Синячок!»

Ханым-эфенди в этот момент рассказывала что-то докторше и не видела его взгляда.

Адвокатша помрачнела. Тонкая талия и широкие бедра служанки испортили ей настроение. Метнула взгляд на мужа. Тот беззастенчиво глазел на девушку. Адвокатша едва сдерживала себя от гнева. Передернула плечами, кашлянула, желая отвлечь мужа. Ничего, дома она задаст ему! Чтобы не пялил глаза на других!

Кто-то коснулся ее локтя. Она обернулась. Это была жена инспектора. Кивнув на служанку, которая в эту минуту демонстрировала им изящные линии своей спины, инспекторша сказала:

— Чудо! Не правда ли?

Адвокатша снова метнула гневный взгляд на мужа. Скривив губы, ответила:

— Но ведь всего-навсего служанка, милая.

Когда девушка, обнеся всех кофе, вышла, хозяин дома сказал:

— Взять, к примеру, эту бедную девочку…

Взоры всех обратились к нему.

— Вы знаете, я пожалел ее, взял под свое покровительство. Если бы я не вытащил беднягу из ямы, из мусорной ямы, где она была, кто знает… а?

Со всех сторон раздалось:

— Разумеется!

— Она должна днем и ночью молиться на вас!

— Конечно, конечно.

— По-моему, это необычайно добродетельное вмешательство!

Последние слова были сказаны адвокатом. Взгляды его и жены скрестились. Она была вне себя от негодования. Адвокат, поняв, что сморозил глупость, опустил глаза, начал теребить пальцами конец галстука.

Гости разошлись около полуночи.

Ведат и Седат удалились в свои комнаты.

Когда ханым-эфенди вернулась из ванной в спальню, бей-эфенди облачался в свою ночную рубашку. Тюбетейка была уже на голове.

— Доктор — человек культурный. Как ты считаешь? — сказала она.

Бей-эфенди обиделся:

— А я?.. Я… Он говорил только на медицинские темы… Это же его профессия. Разве не видела, с каким интересом слушали меня? Впрочем, ты никогда не обращаешь внимания на своего мужа!

— Ну что ты, милый! Ты тоже был на высоте, но…

— Что но?

— Доктор тоже был неплох.

— Профессиональные знания… Это еще не все… Этого мало… Искусство заключается в том, чтобы…

Ханым-эфенди не стала слушать, в чем заключается искусство, погасила свет, зажгла красный ночник и легла рядом с мужем. Пружины скрипнули под тяжестью двух грузных тел, раз, другой, глухо, неохотно, и смолкли — в безнадежности.

Было далеко за полночь, когда в дверь комнаты, где спала служанка, легонько постучали. Она не услышала: весь день на ногах, набегалась, смертельно устала… А может, и услышала, но не смогла вырваться из цепких объятий сна. Перевернулась с боку на бок. Одеяло сползло с ее ног.

В дверь опять стукнули. Более настойчиво, даже сердито.

Она услышала. Проснулась. Лежала в сонном оцепенении, не желая вставать. Однако голос за дверью был полон нетерпения:

— Первин!

Она глубоко вздохнула.