— Но ведь это оружие, и его сбрасывают с определенной целью.

— По-видимому, да.

Это «да» Лейтенант произнес не очень охотно, словно не был уверен в ответе. «Почему? — подумал Белов. — Когда все так ясно».

— Я видел трупы, — сказал он.

— Я тоже, — спокойно откликнулся Лейтенант.

Белов вспомнил рассказы Иржика и прибавил:

— Я слышал, что все население повстанческих районов деморализовано.

— Это неверно, — сказал Лейтенант. — Мы научились уходить от «эль-тигре».

Опять подобие улыбки, на этот раз виноватой.

— Я имею в виду мошкару.

— Значит, вы знаете, что она живая? — торжествующе подхватил Белов.

— А вы ее видели?

— Я же вам рассказывал. Это как серая саранча. — Белов умышленно не хотел повторять это «эль-тигре». — Она гналась за мной несколько километров.

— Вы сказали: саранча. Насекомое. А видели вы хотя бы одно это насекомое? Одну мошку?

— Нет, — растерялся Белов. — Не видел.

— Только серый дым?

— Только серый дым.

— И он шуршал, как бумага? — Да.

— Почему же вы решили, что он живой?

— Но он же убивает! — крикнул Белов; его голос дрожал от волнения. — Убивает! И как убивает! — Он закрыл лицо руками.

— Кураре тоже убивает, — сказал Лейтенант.

— Вы думаете, это летучий яд?

— Не знаю.

— А кто знает? — Белов уже не мог сдержать раздражения. Самый характер беседы ему не нравился.

Лейтенант выдавливал из себя слова, как остатки зубной пасты из тюбика.

— Дюбонне, — сказал он.

— Ваш врач? — Белов сразу заинтересовался: о Дю бонне ему говорил и чех Иржик.

— Наш врач, — повторил Лейтенант. — Но сейчас он занят более важным делом. Он ставит опыт.

— Какой?

— Не знаю.

— В конце концов, если ваш Дюбонне засекречен, — совсем уже рассердился Белов, — я могу уехать и не встречаясь с ним. Ваше дело. А мое дело помочь вам доставить сюда медикаменты.

Лейтенант долго молчал, пристально разглядывая Белова. О чем он думал, тот и предположить не мог. Лицо Лейтенанта было непроницаемо.

— Дюбонне не засекречен, — наконец проговорил он медленно, словно подыскивая слова. — Дюбонне в карантине. Никто ему не помогает. Никто не входит. Так он распорядился. А мои герильяс не любопытны.

Он помолчал и вдруг спросил:

— А вы его не боялись?

— Кого? — не понял Белов.

— «Эль-тигре».

— Боялся. Чуть от страха не умер. — Белов засмеялся. — Думаю, не дай бог, прокол! Санта Мария, — воскликнул он для понятливости, — пешком не дойти! В два счета догнали бы.

Глаза Лейтенанта вдруг потеплели.

— Дошли бы, — сказал он. — Точно так же. Не оборачиваться, не слышать, дышать ртом. Тогда он бессилен. «Эль-тигре», — прибавил он с подобием улыбки.

Теперь уже молчал Белов. Он все еще ничего не понимал. Почему мошкара нападала на человека только тогда, когда он ее видел, слышал и чуял? Почему ее называют слепой и ленивой? Живое всегда найдет живое по каким-то присущим ему признакам. Мошкара могла его не видеть, но определить его местоположение по звуку, по запаху, по теплу, наконец, которое исходит от человеческого тела.