Михаил Булгаков. Московские сцены
I. На передовых позициях
-- Ну-с, господа, прошу вас, -- любезно сказал хозяин и царственным жестом указал на стол. Мы, не заставив себя просить вторично, уселись и развернули стоящие дыбом крахмальные салфетки. Село нас четверо: хозяин -- присяжный поверенный, кузен его -- бывший присяжный поверенный же, кузина, бывшая вдова действительного статского советника, впоследствии служащая в Совнархозе, а ныне просто Зинаида Ивановна, и гость -- я -- бывший... впрочем, это все равно... ныне человек с занятиями, называемыми неопределенными. Первоапрельское солнце ударило в окно и заиграло в рюмках. -- Вот и весна, слава Богу; измучились с этой зимой, -- сказал хозяин и нежно взялся за горлышко графинчика. -- И не говорите! -- воскликнул я и, вытащив из коробки кильку, вмиг ободрал с нее шкуру, затем намазал на кусок батона сливочного масла, прикрыл его килечным растерзанным телом и, любезно оскалив зубы в сторону Зинаиды Ивановны, добавил: -- Ваше здоровье! И затем мы глотнули. -- Не слабо ли... кхм... разбавил? -- заботливо осведомился хозяин. -- Самый раз, -- ответил я, переводя дух. -- Немножко, как будто, слабовато, -- отозвалась Зинаида Ивановна. Мужчины хором запротестовали, и мы выпили по второй. Горничная внесла миску с супом. После второй рюмки божественная теплота разлилась у меня внутри и благодушие приняло меня в свои объятия. Я мгновенно полюбил хозяина, его кузена и нашел, что Зинаида Ивановна, несмотря на свои 38 лет, еще очень и очень недурна и борода Карла Маркса, помещавшаяся прямо против меня рядом с картой железных дорог на стене, вовсе не так уж чудовищно огромна, как это принято думать. История появления Карла Маркса в квартире поверенного, ненавидевшего его всей душой, -- такова. Хозяин мой -- один из самых сообразительных людей в Москве, если не самый сообразительный. Он едва ли не первый почувствовал, что происходящее -- штука серьезная и долгая, и поэтому окопался в своей квартире не кое-как, кустарным способом, а основательно. Первым долгом он призвал Терентия, и Терентий изгадил ему всю квартиру, соорудив в столовой нечто вроде глиняного гроба. Тот же Терентий проковырял во всех стенах громадные дыры, сквозь которые просунул толстые черные трубы. После этого хозяин, полюбовавшись работой Терентия, сказал: -- Могут не топить парового, бандиты, -- и поехал на Плющиху. С Плющихи он привез Зинаиду Ивановну и поселил ее в бывшей спальне, комнате на солнечной стороне. Кузен приехал через три дня из Минска. Он кузена охотно и быстро приютил в бывшей приемной (из передней направо) и поставил ему черную печечку. Затем пятнадцать пудов муки он всунул в библиотеку (прямо по коридору), запер дверь на ключ, повесил на дверь ковер, к ковру приставил этажерку, на этажерку пустые бутылки и какие-то старые газеты, и библиотека словно сгинула -- сам черт не нашел бы в нее хода. Таким образом, из шести комнат осталось три. В одной он поселился сам с удостоверением, что у него порок сердца, а между оставшимися двумя комнатами (гостиная и кабинет) снял двери, превратив их в странное двойное помещение. Это не была одна комната, потому что их было две, но и жить в них, как в двух, было невозможно, тем более что в первой (гостиной) непосредственно под статуей голой женщины и рядом с пианино поставил кровать и, призвав из кухни Сашу, сказал ей: Тут будут приходить эти. Так скажешь, что спишь здесь. Саша заговорщически усмехнулась и ответила: -- Хорошо, барин. Дверь кабинета он облепил мандатами, из которых явствовало, что ему -- юрисконсульту такого-то учреждения -- полагается "добавочная площадь". |
