И нажал клавишу переговорника.

— Лексеич, где там наши деятели, которые молодого Жулковского пасли? Они ведь снимали его и на фото, и на видео? Будь добр мне несколько снимочков…

Через пять минут снимки лежали перед ним, и Повар внимательно их разглядывал.

— Да-а… — сказал он. — Это — моя накладка. Гуманитарный Университет славится своим уровнем образования, вот я и не удивился, узнав, что Жулковская отправляет сына учиться в нем. Сама Жулковская у нас проходила по касательной к Литовцу, а уж её сын был нам тем более до лампочки… Как же мы так опростоволосились?

«Лексеич» пожал плечами.

— Я видел Литовца всего ничего, но, насколько я его помню, нельзя сказать, что сходство такое уж… — он напрягся, ища подходящее слово. Такое уж изобличительное. Ну да, глаза, подбородок… Но все это может быть и случайным совпадением. Это ж все, так сказать, общее польско-литовское.

— Возможно, возможно… — пробормотал Повар. — Поставь-ка видео.

Видеозапись Повар глядел очень внимательно. Потом встрепенулся.

— Ну-ка!.. Отмотай чуть назад и повтори.

«Лексеич» отмотал чуть назад и опять включил воспроизведение.

Тадеуш, шедший размашистым пружинистым шагом, вдруг остановился, поправил ремень наплечной сумки и при этом словно бы обмахнул плечо.

— Жест Литовца, — сказал Повар. — Хотя этот парень Литовца в жизни не видел. Это не «общенациональное», это гены. А я, свиная башка, никогда и не подумал затребовать фотографию парня, хотя уже несколько лет назад могли бы узнать… М-да… Тут все ясно. А Тереньев… он, конечно, догадался, едва увидев парня, вот и решил спрятать его даже от нас. Или… — Повар хмурился. — Очень интересный расклад получается. Надо подумать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

С разъяренным итальянцем все решилось быстро и просто. Да, было не очень понятно, кто больше виноват: он, без оглядки выскакивавший с второстепенной дороги на основную трассу, или она, имевшая возможность избежать столкновения, но сколько-то сама спровоцировавшая аварию. Но, увидев красивую женщину, которая стала по-французски объяснять ему, что ей надо вызвать врача, и совать ему руки свою страховую карточку — мол, не беспокойтесь, финансовые вопросы уладим — итальянец растаял. И сам вызвал и «скорую помощь» и полицию, по мобильному телефону.

— Мне, конечно, нельзя было садиться за руль, после той истории в Швейцарии, — через пятнадцать минут объясняла она врачам и полицейским. Об истории со взрывом её машины она им поведала. — Я понимаю, этот молодой человек не совсем прав, слишком лихо он выскочил на шоссе, но я… Вообще-то, я вожу машину очень хорошо, и, конечно, смогла бы избежать столкновения, будь я в нормальном состоянии. Понимаете, в тот момент мне что-то померещилось: то ли, что из соседней машины целятся в меня, то ли, что мотор как-то странно сменил тональность, будто в нем находится посторонний предмет — бомба, которая сейчас взорвется. Мне даже сложно припомнить теперь, что мне там почудилось и что я напридумывала, но я впала в панику, вот и… вот и…

Она зябко передернула плечами, будто её пробирал озноб. Подумывала она и о том, что можно заплакать, но отказалась от этой мысли: нет, она будет в той истерике, когда говорят пустым отрешенным голосом, не видя окружающего мира, когда пустота и страх пустоты такие, что даже слез нет.

— Вы успокойтесь, успокойтесь, — говорили ей врачи и полицейские.

— Да, конечно… — она делала глубокие вдохи и выдохи, будто усилием воли справляясь с собой.