-  Снимайте, - сказал он. - Офицер контрразведки разбирается с донесениями.

    Он сел и разложил листки перед собой. Петер выправил свет, снял господина Мархеля анфас, в профиль, зашел за спину и через плечо заглянул в бумаги. Это были доносы: много доносов, написанных разными почерками и напечатанных на машинке, на бумаге простой, линованной, газетной, на развернутой сигаретной пачке и на куске грубого солдатского пипифакса. Петер запечатлел этот эпистолярный вернисаж, а потом продолжил чтение поверх камеры.

    Доносы были, как правило, на офицеров. Господин Мархель, перекладывая их с места на место, как пасьянсные карты, бормотал нечто нечленораздельное, но вполне удовлетворенное.

    -  А вот и на вас есть, - сказал он Петеру, протягивая тот самый пипифаксный листок. - Разговоры ведете подрывные и неуважение к начальству позволяете.

    -  Позвольте… - Петер взял листок, прочитал: «Довожу до Вашево свединья, что Майор Миле каторый с кином ходит визде гаварил что, Генерал Наш челавек недалекий и ничиво в деле Сапернам нпкумекает и что Гаспада Артисты нас Саперав разыгрывать будут и пиреврут Все как никагда ни быват. Остаюсь При-сем ПРИСЯГЕ Вернай Сапер и Кавалер».

    -  Однако, - сказал Петер. - Вот и я в подрывные элементы угодил. Будет делу ход?

    -  Разберемся, - рассеянно сказал господин Мархель.

    Он еще позабавлялся перекладыванием бумажек, потом повернулся к Петеру.

    -  Вот вам еще одно доказательство моей правоты, - сказал он. - Ведь арест диверсантов и предателей еще не произведен, а посмотрите, как народ отреагировал на эту готовящуюся акцию! Поток разоблачений! И это только за один день! А дальше - о! Нет, с таким народом нам нечего бояться!

    -  Подождите, - сказал Петер. - Арест киногруппы - это на самом деле фальшивая киногруппа или?..

    -  Подполковник, - укоризненно протянул господин Мархель. - Я ведь все утро потратил, растолковывая вам положение вещей. Это та киногруппа, которая требуется по сценарию. Понимаете? По сценарию требуется, чтобы киногруппа оказалась фальшивой, следовательно, она и есть фальшивая. Нельзя допустить, чтобы образовалось какое-нибудь двоякое толкование, чтобы остались двусмысленности и недоговорки… недоговорения… недоговоренности. Наше дело - представить истину так, чтобы она была понятна и доступна даже младенцу, даже клиническому идиоту. А если для этого приходится идти на некоторые разъясняющие… м-м… трюки, то что же делать - специфика жанра… Вы поняли?

    -  Кажется, понял, - сказал Петер. - Но что будет с актерами?

    -  Не с актерами, а с диверсантами, - поправил господин Мархель.

    -  Но ведь это же вы сделали их диверсантами!

    -  Я? Что за чушь? Кто вам такое сказал? - Но ведь это вы пишете сценарий!

    -  Я пишу, но это не значит, что я выдумываю! Я просто расставляю те или иные события на места, им принадлежащие, и иногда даю необходимые объяснения. События, наблюдаемые без системы, могут производить впечатления стихийных - но в действительности нет никакой стихийности, а если события кажутся нам стихийными, это значит только, что мы не сумели разобраться в системе, ими управляющей. И если я проник в эту систему, я могу предвидеть и прогнозировать события с бесконечно большой точностью! Что я и делаю! Если я обладаю даром предвидеть и прозревать события, это вовсе не значит, что я их выдумываю. И если в системе сценария диверсанты - это диверсанты, то это действительно диверсанты! Сценарий - это теория, фильм - практика, а то, что происходит перед камерой, - это пластичный материал, из которого в соответствии с теорией создается практика - высший критерий истинности.