— А у вас разве разные есть? — хмуро спросил Бездомный.

— Какие предпочитаете?

— «Нашу марку»,— злобно ответил Бездомный.

Иностранец немедленно вытащил из заднего кармана брюк такой портсигар, что Бездомный открыл рот. Золотой, громадный, и на крышке сверкает алмазная буква «W».

— «Наша марка»,— галантно сказал иностранец.

Некурящий Берлиоз отказался, Бездомный закурил, иностранец также. «Нет, он иностранец! — подумал Берлиоз, глядя на портсигар,— надо будет ему все-таки возразить так: верно, человек смертен, но…» Но не успел он ничего произнести, как заговорил иностранец:

— Да, человек смертен, но это бы еще полбеды. А хуже всего то, что он иногда внезапно смертен и не может сказать, что он будет делать даже в сегодняшний вечер.

«Какая-то дурацкая постановка вопроса!» — подумал Берлиоз и вслух сказал:

— Ну, здесь уж есть некоторое преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что если мне на голову свалится кирпич…

— Кирпич ни с того ни с сего,— ответил внушительно неизвестный,— никому на голову и никогда не свалится. В частности же, уверяю вас, что вам он совершенно не угрожает. Так позвольте спросить, что вы будете делать сегодня вечером?

— Сегодня вечером,— ответил Берлиоз,— в десять часов в Миолите состоится заседание, на котором я буду председательствовать.

— Нет, этого быть никак не может,— твердо заявил иностранец.

— Это почему? — спросил Бездомный, не скрывая уже своего раздражения.

— Потому,— ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, в котором, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили птицы,— что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила, но и уже разлила. Так что заседание не состоится.

Тут, понятное дело, наступила тишина.

— Простите,— сказал Берлиоз, дико глядя на иностранца,— я ничего не понял. При чем здесь постное масло?

— Постное масло здесь вот при чем,— вдруг заговорил Бездомный, очевидно решив объявить войну незваному собеседнику,— вам не приходилось, гражданин, бывать в сумасшедшем доме?

— Иван! — воскликнул ошеломленный Берлиоз.

Но иностранец нисколько не обиделся, а, наоборот, безумно развеселился.

— Бывал! Бывал! И не раз! — вскричал он со смехом, но не сводя глаз с Бездомного.— Где я только не бывал! Досадно одно, что я так и не удосужился спросить у профессора толком, что такое мания фурибунда! Так что вы уж сами спросите у него, Иван Николаевич!

Бездомный изменился в лице.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Помилуйте, дорогой Иван Николаевич, кто же вас не знает? — сказал иностранец и вынул из внутреннего кармана пиджака номер еженедельного журнала.

И Иван Николаевич тут же узнал на первой странице и свои буйные волосы, и глаза, и даже собственные стихи. Однако на сей раз новое свидетельство славы и популярности не обрадовало Бездомного.

— Я извиняюсь,— сказал он, и лицо его потемнело,— вы не можете подождать минуту, я пару слов хочу сказать товарищу?..

— О, с удовольствием, охотно! — воскликнул иностранец.— Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

— Вот что, Миша,— заговорил поэт, оттащив в сторону крайне недовольного всем этим Берлиоза,— это никакой не румын и не поляк, это — белогвардейский шпион.