— Теперь делаете выдох…

— Надо задержать дыхание, как при стрельбе, — понимающе закивал головой Корнилов.

— Не перебивайте меня, пожалуйста. Выдох сделали? Теперь резко опрокидывайте содержимое рюмки в пищевод… Вы так и будете сидеть с открытым ртом и запрокинутой головой?

— Я четко выполняю инструкции, — пробулькал в ответ следователь.

— Забыла, что вы офицер. Кстати, какое у вас звание?

— Капитан… А закусить соленым огурцом?

— Совсем забыла, — девушка хлопнула себя по лбу. — Ведь это и есть оригинальная часть рецепта.

Аня скрылась за дверцей холодильной камеры и появилась опять с большим блюдом прозрачных красных ягод.

— Вы когда-нибудь закусывали водку красной смородиной? — спросила она.

— Чем я только не закусывал, — задумчиво ответил Корнилов, но тут же спохватился: — Красной смородиной ни разу. Вы позволите?.. По половинке… Вы хотите напоить следователя? С какой целью? Чтобы соблазнить?

— Чтобы освободить холодильник от бутылок и этих кислых ягод.

— Действительно, кислятина, — согласился Михаил. — Скажите, Аня, мы водку смородиной закусываем или смородину водкой запиваем?

— Смотря, что взять за точку отсчета, — ответила Аня.

— Логично.

Над столом прозвучало наречие. Это означало, что собеседники слегка захмелели или только делали вид. Минут пять они сидели молча, только руки их время от времени опускались в ягодное блюдо, как птичьи головы.

— Хорошая идея, — после некоторой паузы сказала Аня.

— Это вы о чем?

— Напоить должностное лицо и выведать у него тайны следствия.

— А вам они нужны? — спросил Корнилов, все еще разыгрывая опьянение, но уже улавливая серьезный поворот в разговоре.

— Я вам не все еще рассказала. Когда Вилен Сергеевич вербовал меня шпионить за мужем, он в качестве вознаграждения обещал открыть мне, кто мой настоящий отец.

— Не понял.

— По мнению Пафнутьева, человек, которого я всю жизнь считала своим отцом, был просто мужем моей матери. Будто бы когда-то участники какой-то там комсомольской или партийной конференции были свидетелями бурного романа моей матери с неким человеком. По всем приметам, утверждал Пафнутьев, это и есть мой настоящий отец.

— Это же нетрудно выяснить. По крайней мере, найти этого человека можно.

— Вилен Сергеевич утверждал, что без его помощи найти того человека невозможно. Для простых смертных он не существует. Только всемогущий и всезнающий Вилен Сергеевич мог мне посодействовать, но для этого я должна была шпионить за своим мужем… Для этого Пафнутьеву надо было жить…

— Чем я могу помочь?

— Михаил Борисович… Михаил, — Аня поправилась, заметив, как поморщился Корнилов, — вы же осматривали вещи покойного. Может, там были какие-нибудь бумаги, фотографии?.. Я сначала и не собиралась никого искать. Как считала всю жизнь Алексея Ивановича своим отцом, так и продолжаю считать. Но за эти дни во мне так много изменилось. Что-то я потеряла безвозвратно, а что приобрела, еще не поняла. Может быть, и ничего. Я как-то хватаюсь за все, за книги, картины, за людей… Наверное, это глупо, но мне вдруг стало мало счастья! Вы понимаете меня, Михаил? Мне не хватает счастья…

Аня закрыла лицо ладонями. Плечи ее дрогнули, а между пальцев показался самый краешек слезного следа. Надо было подойти, обнять за плечи, поцеловать в голову, в тоненькую нитку пробора. Но, насколько Корнилов чувствовал эту женщину, настолько он был уверен, что этого делать ни в коем случае нельзя.