Расскажу вам грустную историю. Вблизи устья ручья Химер, что на юге Мертвого моря, стояла когда-то большая красивая акация. Она оживляла окрестный пейзаж и сама была прибежищем жизни. Птицы жили среди ее ветвей, и разные существа наслаждались ее тенью, от муравьев до туристов. Не раз останавливались там и мы, я и мои друзья, пока однажды, приехав туда, не обнаружили, что она умерла. Наряду с эгоцентрическим разочарованием мы испытали также подлинное потрясение. Есть что-то ужасное в созерцании мертвого дерева, корни которого все еще скрыты в земле, а вершина уже засохла, тем более — дерева, которое ты знал, и любил, и навещал при каждом удобном случае.

Причиной смерти этой акции были земляные работы, производимые в нескольких сотнях метров от нее. Дело в том, что эта акация жила водой, которую приносили ей два-три наводнения в год, и одной новой трещины в земле оказалось достаточно, чтобы навсегда отвести от нее этот живительный поток. Животные в таких случаях ищут другой источник, но растения прикованы к земле своими корнями, и их судьба предрешена.

Среди людей слово «укорененный» — комплимент. Но даже укорененные люди могут перемещаться с места на место. Не так обстоит дело у растений. У них укорененность — это суть существования. Ею объясняются все их особенности, и именно она приковывает растения к земле и делает такими пассивными, такими уязвимыми, удобными для использования и эксплуатации. Птицы могут гнездиться в них, гусеницы и насекомые могут поедать их листья и плоть, люди могут рубить их для своих нужд, срывать их плоды, приспосабливать их для детских игра, вбивать в них гвозди и вырезать в коре сердечки. Все это деревья молча терпят. Несмотря на свою величину и силу, они беспомощны. Они не могут ни убежать, ни ответить войной. Они укоренены.

В моем саду есть несколько израильских фисташек — остаток природного леса, который рос здесь до того, как появился поселок. Самая большая из них растет на краю сада, у самой улицы. Ее ствол почти от самой земли расщепился надвое. У нее широкая и густая крона, и ее возраст, как сказал мне специалист, насчитывает около двухсот лет. Мы с ней особенно близки, потому что несколько лет назад я спас эту фисташку от смерти в буквальном смысле этого слова, когда узнал, что поселковый совет решил немного расширить улицу и мою фисташку должны срубить.

Когда начинают говорить органы власти, я обычно склоняю голову. Не потому, что я человек покорный по природе, а потому что мне известна средняя продолжительность жизни мужчин в Израиле, и есть занятия, на которые я не хочу тратить те силы и время, что остались мне на земле. Другое дело — когда кто-то пытается повредить моим близким и любимым, особенно если они беспомощны, как эта фисташка. Как я уже сказал, деревья не могут ни бежать, ни сражаться. Человек, вооруженный пилой и топором, способен победить самое большое и сильное из деревьев.

Это соотношение сил упомянуто уже в Библии. Там много говорится о деревьях и людях, и одно из самых важных библейских поучений известно многим израильтянам из песни Шалома Ханоха, слова которой написал поэт Натан Зах. В этой песне есть красивая фраза: «Ибо дерево полевое — это человек», — но она не принадлежит Натану Заху, он взял ее из Второзакония. Однако благодаря его песне многие израильтяне считают эту фразу замечательным выражением чувств солидарности и любви, которые человек должен испытывать к деревьям, тем более что Зах даже назвал в своих стихах многие черты сходства между деревом и человеком: оба они растут, оба смертны, оба томятся жаждой и горят.

Все это хорошо и даже превосходно, но если присмотреться к библейскому тексту, то оказывается, что автор Второзакония имел в виду совсем не то, что поэт, а нечто совершенно иное, и весьма поучительно понять, что именно.

Взятая Захом фраза находится в тексте закона, запрещающего людям рубить деревья вокруг города, который они осаждают, и вот его точные слова: «Если осаждать будешь город долгое время, чтобы завоевать его, чтобы взять его, то не порти дерев его, поднимая на них топор, ибо (разве) дерево полевое это человек, чтобы (могло) уйти от тебя в крепость?»

В оригинальном ивритском тексте Библии, как известно, почти нет знаков препинания.