Крамер умер от почечной недостаточности, которая привела к нарушению всех систем жизнедеятельности. Последние дни он провел у своего личного и преданного врача, доктора Яира Бен-Циони, который приложил все усилия, чтобы спасти его. Когда стало окончательно ясно, что ничто не поможет и страдания Крамера были очевидны, я попросил усыпить его.

Я похоронил его под крушиной, возле лилии и алоизии, в том месте, где он так любил спать на вахте. Когда я прохожу там, а это бывает несколько раз в день, я всегда вспоминаю его и скучаю по нему. Между нами были любовь и взаимопонимание, и каждое утро, когда я открываю дверь, я снова и снова удивляюсь, почему он не выходит их своего спального ящика (по ночам он предпочитал спать снаружи, у входной двери) и не входит, потягиваясь, в дом.

Крамер был первым котом в моей жизни и пока — единственным. Весть о его смерти быстро разошлась по деревне, и уже на следующий день ко мне заявились несколько местных котов «на смотрины», в надежде занять его место. Но коты — существа, очень отличающиеся друг от друга, значительно больше, чем собаки, и я не нашел среди кандидатов подходящего преемника, который заполнил бы место Крамера в моем сердце и в моем доме. Некоторые были красивее, чем он, большинство — темпераментней и активней, но такого, как он, среди них не было. Говорят, что нет незаменимых людей, но похоже, что в отношении моего кота это несправедливо.

Кустарниковый вьюнок

Гости, которые приходят ко мне летом, выражают разочарование.

— Это и есть твой сад? — говорят они. — Но тут же все сухо, ничего нет.

И указывают на ухоженный сад соседей — с травой и поливалкой, с культурными цветами и каменным забором, с профессиональным садовником, который спланировал этот сад, сажал и сеял в нем, а теперь ухаживает за ним, подрезает и стрижет, подправляет недостатки, собирает и вывозит упавшие листья, программирует систему орошения.

— Да, это очень красивый сад, — соглашаюсь я, — но мой сад — дикий. Зимой он зеленый, а потом — красный, желтый, синий, розовый, фиолетовый и белый. А сейчас лето, и он сухой.

Но на самом деле дикий сад и летом не умирает полностью. В нем расцветают и распускаются вышеупомянутые свадебные гости, которые всюду суют свои носы, и плодятся грошовые специалисты, которые смотрят на меня и мой сад со снисходительной жалостью.

А кроме того, деревья в нем зеленые и летом, и вдобавок ко всему в нем растут несколько героических и непобедимых диких растений, которые игнорируют сухость и смеются над жарой. Я уважаю их стойкость и завидую их выносливости. Легко цвести и приносить плод свой во время свое, когда ты посажен при потоках вод и весеннее солнце ласкает твой хлорофилл, — но весна проходит, тучи рассеиваются, солнце пылает и жжет, вода испаряется, земля трескается, и у большинства растений появляются признаки скорой смерти: головки цветков опускаются, лепестки опадают, зеленое выцветает, желтое торжествует повсюду, — и именно в эту пору, когда все вянет, вдруг зацветают штокроза и ломонос, песчаная лилия, морской лук и кустарниковый вьюнок. Этот последний, несомненно, заслуживает того, чтобы расти в каждом саду в Израиле, — как по праву красоты, так и из-за его необыкновенной выносливости.

Этот вьюнок можно увидеть в мае и июне, когда он цветет на холмах Менаше, на дорогах Нижней Галилеи и на Голанских высотах: низкие округлые кусты, покрытые маленькими розовыми и фиолетовыми цветами.