– Мне не нравится, когда меня сравнивают с лисой, – жестко сказала Элисон.

– А мне не нравится, когда моя жена обращает меч против короля, – не менее сурово отозвался Дэвид.

Генрих с усмешкой прервал их. Обернувшись к Элисон, он загнул три пальца и стал отгибать их один за другим.

– Богатство, порода, преданность долгу. Это, кажется, были ваши требования к будущему супругу?

Элисон залилась краской.

– Я нашла, монсеньор, что преданность долгу у сэра Дэвида перевешивает его… происхождение и… – она кашлянула, – …богатство.

Генрих поднял брови.

– Так вы вышли за него, отлично зная, что он не удовлетворяет вашим требованиям?

– Да.

– Ну в таком случае, сэр Дэвид, хотя это сравнение и оскорбляет вашу супругу, я принимаю за истину историю о лисе и ловчем.

Дэвид подавил смех. Элисон и бровью не повела.

Генрих вздохнул.

– Однако мне жаль вас, сэр Дэвид. Что это за жена, которая проявляет так мало чувства?

Такое отсутствие проницательности удивило Дэвида. Разве не видно по ее опущенному подбородку, что она рассержена? Что легкая дрожь пальцев говорит об усталости? Что блеск в глазах предвещает взрыв горя из-за смерти Филиппы?

Нет, Генрих ничего этого не заметил. Он видел только двух совершенно разных, непохожих друг на друга людей, связанных узами брака, и он решил, что этот не санкционированный им союз скорее забавляет его, чем сердит.

– Я взыщу с вас пеню, – весело сказал он. – Только и всего.

Зная о постоянной нужде Генриха в деньгах на военные расходы, Дэвид поморщился. Но он понимал, что они легко отделались, и решил окончательно в этом убедиться.

– Меня посадят в тюрьму за убийство вашего кузена?

– Кого? – удивился Генрих. – А, Осберна? Нет, нет. Ваш вызов был оправдан. И к тому же он пытался убить вас, после того как заявил, что сдается. Не беспокойтесь.

Генрих, наверно, заметил, как недоуменно смотрел на него Дэвид, потому что он наклонился к нему и доверительно пояснил:

– Конечно, упокой, Господи, его душу, я закажу мессу, но он был старше меня и задирал меня немилосердно, когда мы были детьми. После моей коронации, хотя он и стал раболепствовать, я-то знал, что он за человек. Он из богатой и влиятельной семьи, поэтому я его не трогал, но в королевстве без него будет спокойнее. Однако будем считать, что я вам ничего не говорил.

Дэвид поклонился. В нем боролись изумление и облегчение. Колени у него дрожали от слабости. Король считает, что он, Дэвид, оказал ему услугу. Все его страхи потерять дочь, жену, свои угодья и саму жизнь были напрасны. Он поступил правильно и был за это вознагражден.

Он взглянул на Элисон. Ну, не то чтобы вознагражден. Но жена останется при нем.

– Могу я спросить, монсеньор, какой выдумкой Осберн объяснил смерть своей жены?

Этот негромко заданный вопрос вернул Дэвида из его блаженного состояния к суровой действительности. Да, жена осталась при нем, но она потеряла любимую подругу и имела право винить его в смерти Филиппы, потому что он не вызвал Осберна на поединок в Рэдклиффе.

Элисон имела право винить его? Нет, это он сам обвинял себя.

– Он ничего не выдумывал. Он просто сказал, что она в отъезде в одном из его замков. Так, значит, он убил жену, а владения его наследуются без права отчуждения. Кому же мне их теперь даровать?

– У Осберна осталась дочь, – отвечали Элисон и Дэвид в унисон.

– Отлично, – Генрих потер руки. – Еще одна богатая наследница, которую можно пристроить.

Дэвид с трудом сдержал стон.