– Ты, возможно, удивишься, но у меня целый список срочных дел, и мне абсолютно некогда заниматься твоей гниющей тушей. Но ради твоей семьи я готов пожертвовать временем. Перевернись.

Меррипен приподнялся и сказал что-то по-цыгански, очевидно, какую-то грубость.

– Тебе того же, – ответил Кэм, ничуть не смутившись.

Он приподнял рубашку со спины Меррипена, оттянул бинт с обожженного плеча и начал безо всякого выражения рассматривать страшную рану.

– Как часто вы ее промывали? – спросил он Амелию.

– Два раза в день.

– Будем промывать четыре раза и одновременно прикладывать примочку. – Он отвел Амелию в сторону и тихо сказал ей на ухо: – Мне надо отъехать, чтобы привезти кое-что. Пока меня не будет, дайте ему сильное снотворное. Иначе он не вытерпит.

– Чего не вытерпит? Из чего ты собираешься сделать примочку?

– Из смеси разных трав плюс apis mellifica.

– Что это такое?

– Пчелиный яд. Точнее говоря, экстракт из раздавленных пчел. Мы приготовим его на воде и спирте.

– А где ты достанешь… – Она осеклась и в ужасе посмотрела на Кэма: – Ты поедешь в Рамзи-Хаус, где этот пчелиный рой? Как ты соберешь этих пчел?

– Очень осторожно.

– Хочешь… чтобы я тебе помогла? – предложила она с дрожью в голосе.

Видя неподдельный ужас в глазах любимой, Кэм поцеловал ее.

– Я очень ценю твое предложение. Но лучше останься здесь и постарайся дать Меррипену морфия. И побольше.

– Он не станет пить его. Он ненавидит морфий. Он захочет стоически все выдержать.

– Поверь мне, лучше быть без сознания во время такой болезненной процедуры. Цыгане не зря называют это лечение «белой молнией». Вынести его стоически никому не под силу. Так что послушайся моего совета. Я скоро вернусь.

– Ты думаешь, что эта «белая молния» поможет?

– Не знаю. – Кэм бросил взгляд на страдающего Меррипена. – Но если не принять мер, он долго не протянет.

В отсутствие Кэма Амелия посовещалась с сестрами. Все пришли к выводу, что уговорить Меррипена принять морфий скорее всего удастся только Уин. А сама Уин заявила, что им придется обмануть Меррипена, потому что, даже если она будет умолять его, добровольно он морфий не примет.

– Если надо, я ему совру, – сказала Уин, и остальные сестры в шоке замолчали. – Меррипен мне доверяет. Он поверит всему, что бы я ни сказала.

За всю свою жизнь Уин ни разу не соврала, даже когда была ребенком.

– Ты правда думаешь, что сумеешь? – шепотом спросила Беатрикс, и в ее голосе слышался благоговейный ужас.

– Чтобы спасти его жизнь – да. – Она слегка нахмурила брови, а на высоких бледных скулах появились неровные розовые пятна. – Я думаю… грех, совершенный во имя благого дела, может быть прощен.

– Я согласна, – поддержала сестру Амелия.

– Он любит мятный чай, – сказала Уин. – Надо заварить покрепче и положить много сахара, тогда вкус лекарства станет почти неразличимым.

Еще никогда чай не готовили с таким усердием. Сестры Хатауэй колдовали над заваркой, словно сборище молодых ведьм. Наконец крепкое и подслащенное питье было перелито в фарфоровый чайник и поставлено на поднос рядом с чашкой и блюдцем.

Уин понесла его в комнату Меррипена. Открывая перед сестрой дверь, Амелия шепнула:

– Мне пойти с тобой?

– Нет. Я справлюсь. Закрой, пожалуйста, дверь и проследи, чтобы никто нам не помешал.