|
Это тот же самый театр? Перед глазами поплыло. Весь мир будто растворился в тягучем тумане и в тумане том светились неясные, золотистые огоньки. Лишь по прошествии нескольких минут понял я, что огоньки — это свечи на подвешенной к потолку люстре. Свечи? Люстре? Голова кружилась. Мелодия стала отчетливей. Будто странный, замогильный шепот — то громче, то тише — складывающийся в определенной тональности звуки. Красиво и жутко одновременно. Четкий, ощутимый в пульсе, ритм, вдруг стал быстрее. В такт ему сильнее забилось сердце. И еще… и еще. До боли в груди. И вдруг замерло на мгновение и вновь пустилось в пляс. А я все еще отказывался верить… это не тот театр. Или тот? Свечи на стенах плакали не парафином, настоящим воском, капали на ярко-красные ковровые дорожки, оставляя на них желтые пятна.
Высокие, крытые деревянными панелями стены украшали цветочные гирлянды, источавшие кружащий голову аромат. Потолок был расписан под закатное небо и обведен по краям сложной, растительного узора лепниной. Сцену, самое важное место в театре, закрывал тяжелый, темно-бардовый занавес, расшитый золотыми нитями. Даже не верилось, что здесь я недавно играл. Или не здесь? Я застыл на верхних ступеньках лестницы. Не знал, чего хотелось больше: спуститься вниз, поближе к сцене, либо убраться отсюда, пока не поздно. Любопытство одержало вверх над рассудком. Я спустился на несколько ступенек, заворожено глядя на крытые темным лаком скамьи. На их таинственный блеск в полумраке. Наверное, здорово стоять на той сцене перед набитым битком зрительным залом. И чтобы Лена была рядом. Лена… моя Лена заставила бы плакать зал от восторга, я в этом никогда не сомневался, потому-то и писал для нее песни. Мелодия постепенно затихла. Воцарившаяся тишина была почти живой, била по нервам и вдруг разорвалась шелестом крыльев. Я шарахнулся назад, вжался в стену. Что-то похожее на огромную, белоснежную птицу, метнулось в центр зала. Ловко приземлилось на одну из скамей, широко распластало за спиной неожиданно изящные, легкие крылья. Ангел? Существо сложило крылья, село на скамью и буквально вонзило взгляд в сцену. Его крылья чуть трепыхались, все время находясь в едва заметном движении. Он меня не замечал. И, оказывается, совсем не был похож на Лену.
Лена была красива лишь внешне, ангел же настолько светился внутренней красотой, что внешняя оболочка была уже не важна, да и незаметна. Я никак не мог, как ни старался, разглядеть его лица, зато отлично видел выражение серебристых, практически лишенных белка глаз: отчаяние и беспомощность. Будто он безумно хотел что-то сделать, да не мог… А я? Я хотел помочь, да не осмеливался спросить — в чем?
Да и что я мог сделать? Я — обычный человек, для ангела? Вновь раздалось хлопанье крыльев. И еще, и еще, пока весь зал не наполнился белокрылыми ангелами. Свечи одна за другой погасли, да и не нужны были они: ангелы, казалось, светились сами по себе, и испускали едва ощутимый, тонкий аромат… Этот аромат кружил голову сильнее любого наркотика. Но в то же время, в душе почему-то поднялся ужас и презрение… к самому себе.
В окружении их чистоты я казался себе грязным. Казалось, что мое собственное тело истощает непереносимую вонь, что я разлагаюсь у них на глазах, превращаясь постепенно в ходячий труп. Мне хотелось провалится под землю, пока меня не заметили. Просто исчезнуть… только бы на меня не обратили внимания. Было бесконечно стыдно и за собственное нечистое тело, и за эту вонь, что выдавала меня с головой. Но ангелы, казалось, ничего не замечали. Они все так же, не отрываясь, смотрели на сцену. И в их серебристых глазах было столько мудрости, что я бессильно оперся спиной о стену, не смея более поднять на них взгляда. Я считал себя великим. Творцом, композитором. Но подобным им мне не стать никогда… Вновь заиграла мелодия. Вновь взбаламутила душу замогильным холодом. Пробудила дикий, животный страх, неотвратимо перерастающий в ужас. |