Моя комната средних размеров, но из-за отсутствия почти всякой мебели — там только узкая железная кровать, стул и вешалка — она кажется просторной. Я плакала, раздеваясь. В комнате пахло сыростью, заплесневевшими обоями. Простыни были ледяными, а когда я поворачивалась в кровати, ее сотрясала то и дело выскакивавшая пружина старого матраца. Я мечтала провалиться в сон. В моем состоянии окунуться в небытие было пределом мечтаний. Мне хотелось забыть о Джессе Руленде и его полном отчаянии взгляде, об ошеломленном выражении на лице мадам, когда лампочка на потолке осветила ее, лежавшую полуголой под генералом… Еще какие-то лица крутились в бешеном танце в ночной темноте — мой кавалер, крепыш в очках, француз с проволочной пробкой в глазу… Мне слышались подирающий по коже звук раздавленного стекла под ногами танцующих, завывания чернокожих певцов со стопки пластинок на автоматическом проигрывателе. Колеблющееся пламя свечей меняло знакомые очертания предметов. Когда я погрузилась в сон, все участники вечеринки виделись мне мертвыми, и только церковные свечи озаряли их окаменевшие маски.

— Луиза!

Голос мамы, делавшийся странно пронзительным, когда она принималась кричать.

Я тут же проснулась, снова оказавшись лицом к лицу с ночными кошмарами. В комнату пробивался тусклый свет. Сквозь окно были видны трубы химического завода, выплевывавшие коричневатый дым.

— Луиза!

— Да!

— Спускайся!

Сколько могло быть времени? По почти неуловимым признакам, скорее некоторому состоянию воздуха, я чувствовала, что день давно настал.

Я натянула черное платье, единственное, что у меня здесь было. Из кухни доносился бодрящий запах кофе.

Что всегда было у нас в доме первоклассным, так это кофе! Мама варит его с той маниакальной тщательностью, с той преданностью, на какую способны лишь истинные любители. У нас может не оказаться сыра к макаронам, но кофе всегда высшего качества.

Я толкнула дверь кухни. Первое, на что упал взгляд, потому что я искала его глазами, — был большой будильник на буфете. Он показывал десять часов. Артур, следовательно, уже отправился на работу, что было чертовски кстати.

— Доброе утро, мам!

Ее чопорный вид заставил меня повернуть голову, и только тогда я увидела мадам Руленд. Опираясь о стену, она сидела перед чашкой дымящегося кофе, свежая и улыбающаяся.

— Хелло, Луиза!

Именно так! «Хелло, Луиза!» Мадам знала, что я застала ее в тот момент, когда она вытворяла свои грязные штучки с генералом, но держалась как ни в чем не бывало, не испытывая ни малейшего смущения.

— Добрый день, мадам.

— Не очень устали?

— Нет, мадам.

Она пришла за мной. Конечно, я была довольна, но с опаской подумала, что она могла рассказать матери. На ходу сочинив ночью эту историю, я не ожидала, что мадам может явиться собственной персоной. Похоже, ничего страшного не произошло, так как мама удостоила ее кофе.

Я застыла, как однажды на устном экзамене, когда преподаватель просил меня перечислить производные соединения углеводорода. Я знала, что ответить, но не осмеливалась произнести ни слова. Положение представлялось мне фальшивым — из-за матери и мадам, у которых не было ничего общего друг с другом. Тельма в кухне Артура, перед чашкой кофе — нет, это казалось нереальным. Я испытывала то же чувство, что и во время того экзамена: я не могла отделаться от ощущения, что экзаменатору было глубоко наплевать на соединения углеводорода — возможно, больше, чем мне, — ведь для работы на заводе Риделя не имело никакого значения, буду я их знать или нет. Все это было чистой условностью. Игрой, подобной Большой лотерее или Телелото.