Когда-то на гнездо белески случайно наткнулся Закройщик. Отлежавшись, он принялся нашептывать королю о своей безумной идее. Месяца три назад вся команда какого-то несчастливого снеккара, захваченного нами, передохла среди скал, ковыряясь в убийственной яме и набивая мешки. Потом умер Бексен — он вместе с Закройщиком заставлял пленников работать. Кожаные маски с влажными фильтрами, выдуманные нашим умником, не слишком-то защищали. Мы потеряли еще и двух лошадей. Поистине, демонова выдумка — эта белеска.

Сейчас отрава уже в бассейнах фонтанов Глора. Мне было все равно, — попадутся ли горожане на уловку с черной зернью. Закройщик клялся, что умрут тысячи, — горожане кинутся от каналов к фонтанам и колодцам, что питаются от вроде бы безопасных труб, и начнут дохнуть как мухи. Он назвал смесь «фантой». Белеска, мышиная сера, еще какая-то гадость, — этот букет позволит яду хорошо раствориться и уберет запах.

Мне все равно. Даже если глорцы завалят телами все улицы у Старого фонтана, в живых останется предостаточно горожан, чтобы посадить нас на кол или сварить в оливковом масле. Мы знали, на что шли.

Я жалел об одном — Жани все еще была здесь. Сейчас они с Макаксом пытались справиться с тросом на корме. Мне нужно было убить девочку еще тогда, в тихой Кедровой.

Мы ни разу не говорили за все эти дни. Несколько взглядов, вот и всё. Я боялся её выдать, Жани старательно поддерживала опьяненный вид — нуттом от нее несло за двадцать шагов. Прислуживала королю, служанки ушли с фургонами. Не знаю, как ей удавалось обмануть Эшенбу. Наверное, король был слишком увлечен предстоящим делом. Ночью его забавлял Эмруозос: у мага был загнанный, истощенный вид, — совсем как у мальчишек в притонах Дощатого квартала. Я радовался, что девочка проживет еще день. Я мучился: если Жани доживет до нашего поражения, её ждут и позор, и тяжелая долгая казнь. Рука закона ничуть не мягче лоскутной лапы короля. Или девочка выкрутится? Она ведь такая умненькая.

Будь я проклят, противоречия рвали меня на части. Помочь ей легко уйти? Когда сталь вонзается точно в сердце, человек лишь удивляется. Но Жани молода и упорна. И есть у неё крошечная надежда. Выкрутится, обязательно выкрутится. Она предусмотрительна и ловка. И может мечтать о жизни.

В те два дня в Кедровой я был счастлив. Понимание этого и изумление пришли позже. О, пожри марул этот мир. В конце жизни боги меня удивили.

Вспоминает ли она, или страх уже вытеснил всё? Конечно, я не мог дать ей счастье. Старый бродяга-лорд, с жесткой кожей и сердцем аванка. Но все равно, хоть на миг нам стало тепло.

Я работал, так и не надев поддоспешную стеганую куртку и кольчугу. Мы уже прошли мимо башни Глорского маяка — облупленной, с неразборчивым флагом, вяло колыхающимся на слабеющем ветерке. С бака крикнул король:

— Смотри-ка, Либен, они горят! Мои славные глорцы уже ждут своего короля, — Эшенба пытался засмеяться и выхаркнул на трап горсть червей.

Башни и стены Цитадели, мосты и дома, лодки и причалы, шпиль Оружейной гильдии, — все это было уже рядом. Наверняка, нас заметили. Впрочем, возможно и нет. Мы едва ползли, а у горожан полно иных дел, — я видел пять или шесть дымов пожарищ. Доносился слабый звук. Сигналят тревогу? Нет, больше похоже на многоголосый крик.

— Они в ужасе, — король распростер руки. — Ха, так мы еще и не начали. Будет весело, не так ли, Либен?

Я кивнул. Мне было все равно. Нет, нужно собраться. Это утро моего последнего дня, стоит его запомнить.

Мы медленно шли наискосок через гавань, я уже видел ступени Коронной пристани. С мола на нас смотрело несколько человек. Слева, у Новой верфи замерло длинное тело «Клинка Севера», на одном недостроенном когге задребезжал колокол.