— Да, знали двое. Мой близкий сотрудник в Москве и еще один преданный друг — мой тайный агент — в Вашингтоне.

— Вы хотите сказать в Лэнгли?

Русский отрицательно покачал головой и почти нежно произнес:

— В Белом доме.

— Весьма впечатляюще. Итак, два важных чина КГБ и советский шпион, угнездившийся в двух шагах от Овального кабинета, решили поговорить со мной, но похищать меня не желают. Они могли бы доставить меня в Севастополь и оттуда в комнату на Лубянке, где разговор мог бы оказаться гораздо продуктивнее, но не хотят так поступать. Вместо этого их представителе — человек, которого я знаю лишь по его репутации и фотографиям, — заявляет, что существует некая опасность, связанная со мной. Он не может определить существо угрозы, но уверен, что таковая имеется. Мне предоставлено право выбора — говорить на эту тему, то есть высказаться по вопросу, о котором у меня нет ни малейшего представления, или промолчать... Я правильно излагаю?

— Вы обладаете столь характерной для славян способностью сразу ухватить суть дела.

— Не нахожу здесь никакой связи с талантами моих предков. Обычный здравый смысл. Вы говорили, я внимательно слушал и изложил кратко то, что вы сказали или собирались сказать. Элементарная логика.

Ростов отошел от балконной двери и задумчиво произнес:

— Боюсь, во всем этом деле нет и намека на логику, фактор фундаментальный.

— А теперь мы побеседуем о другом, не так ли?

— Да.

— О чем же именно?

— О Коста-Брава.

Хейвелок промолчал, в глазах его можно было прочесть с трудом скрываемую ярость.

— Продолжайте.

— Эта женщина... Ведь вы из-за нее вышли в отставку?

— Разговор закончен, — бросил Хейвелок. — Убирайтесь отсюда!

— Прошу вас. — Русский молитвенно поднял руки. — Вы должны меня выслушать.

— Не думаю. Вы не скажете ничего, что могло бы хоть как-то меня заинтересовать. Военную можно поздравить с блестяще проведенной операцией. Она выиграла. Женщина тоже переиграла нас, но затем проиграла все. Дело закрыто, говорить больше не о чем.

— Нет есть.

— Только не со мной.

— В ВКР работают маньяки, — спокойно, но настойчиво произнес русский. — Вы это и без меня знаете. Мы с вами — противники и даже не пытаемся прикидываться друзьями. Но мы играем по определенным правилам, мы — не бешеные псы. Где-то в глубине души мы даже испытываем взаимное уважение. Возможно, оно зиждется на страхе, но не обязательно на нем одном. Проявите это уважение сейчас ко мне, дружище.

Они встретились взглядом, изучая друг друга. Хейвелок кивнул:

— Я знаю о вас из досье, так же как и вы обо мне. Вы не участвовали в том деле.

— Каждая новая смерть — все равно смерть, конец человеческой жизни. Смерть же без надобности, просто спровоцированная — отвратительна вдвойне. И к тому же весьма опасна, так как может с десятикратной силой обрушиться на тех, кто ее организовал.

— Скажите это все Военной. С их точки зрения, устранение было не напрасной, напротив — совершенно необходимой мерой.

— Мясники! — выпалил гортанным голосом Ростов. — Им нельзя ничего сказать. Они наследники старого ОГПУ с его бойнями, порождение маниакального убийцы Ягоды. Они по уши увязли в своих параноических галлюцинациях, уходящих корнями в те времена, когда Ягода истреблял самых уравновешенных и разумных. Им не хватало фанатизма, и он ненавидел их, считая это предательством дела революции. Вы знаете, что такое ВКР?

— Знаю достаточно хорошо, чтобы держаться подальше в надежде, что вы сумеете призвать ее к порядку.