На нее смотрел Ларс Хоканссон.

– Ты заболела?

– Нет.

– Так какого черта лежишь на полу в туалете? Позволь спросить?

– Меня вырвало. И не было сил встать.

Она поднялась и захлопнула дверь у него перед носом. Сердце стучало от страха.

Когда она вышла из туалета, Ларс Хоканссон сидел со стаканом пива в руках.

– Тебе лучше?

– Я вполне здорова. Наверно, съела что‑то неподходящее.

– Если бы ты пробыла здесь пару недель, я спросил бы, не болит ли у тебя голова и нет ли температуры.

– У меня нет малярии.

– Пока нет. Но, насколько я помню, ты не принимаешь никаких профилактических препаратов?

– Ты совершенно прав.

– Как прошла поездка на Иньяку?

– Откуда тебе известно, что я там была?

– Тебя видели.

– И знали, кто я?

– Да, знали.

– Я ела, спала, плавала. Кроме того, встретилась с человеком, который пишет картины.

– Дельфинов? Грудастых женщин, танцующих хоровод? Необычный человек, приплывший на Иньяку. Потрясающая судьба.

– Он мне понравился. Он запечатлел Хенрика, его лицо среди множества других лиц.

– Те картины, которые я видел, попытки написать портреты живых людей, редко получались удачными. Он никакой не художник, у него нет и намека на талант.

Луизу возмутил его презрительный тон.

– Я видела и похуже. В первую очередь встречала много художников, которых чествовали скорее за их претензии, чем за талант, какого не было и в помине.

– Естественно, мои оценки того, что считать хорошим искусством, никак нельзя сравнивать с оценками классически образованного археолога. Я советник Министерства здравоохранения этой страны и обычно обсуждаю вопросы, не имеющие отношения к искусству.

– О чем ты говоришь?

– О том, что в больничных палатах нет чистых простынь или простынь вообще. Весьма прискорбно. Еще прискорбнее, что мы год за годом выплачиваем деньги на закупку простынь, но они – деньги и простыни – исчезают в бездонных карманах коррумпированных чиновников и политиков.

– Почему ты не протестуешь?

– А зачем? Я бы только потерял работу и отправился домой. Я иду другим путем. Стараюсь повысить зарплату чиновникам – она мизерна, – чтобы снизить мотивацию к коррупции.

– Разве для развития коррупции требуются не две руки?

– Безусловно. Ох как много рук норовят заграбастать миллионы, идущие на помощь бедным странам. И дающих рук, и берущих.

Зазвонил телефон Ларса. Он коротко ответил по‑португальски и выключил телефон.

– Сожалею, но вынужден и сегодня вечером оставить тебя в одиночестве. Прием в немецком посольстве требует моего присутствия. Германия финансирует большую часть здравоохранения в этой стране.

– Ничего, я обойдусь.

– Только запри дверь. Вероятно, я приду очень поздно.

– Почему ты такой циничный? Спрашиваю, поскольку ты этого не скрываешь.

– Цинизм – это защита. Реальность немного смягчается благодаря этому фильтру. Иначе легко упустить все и вся на дно.

– На какое дно?

– Бездонное. Многие всерьез верят, что будущее африканского континента осталось в прошлом. Для тех, кто имел несчастье родиться здесь, впереди лишь бесконечная вереница мучительных эпох. Кого, собственно, заботит будущее этого континента? Кроме тех, у кого есть особые интересы, будь то южноафриканские алмазы, ангольская нефть или футбольные таланты из Нигерии.