– Чего он хотел?

– У него было несколько вопросов, срочно требовавших ответа.

Ресторан, где подавали завтраки, начал наполняться людьми. Большинство посетителей – громогласные южноафриканцы с толстыми животами. Луиза заметила, что Нунью все больше раздражается.

– Я никогда не хожу сюда. Здесь нет правды об этой стране. Сидишь словно во Франции, или в Англии, или даже в Лиссабоне. Здесь бедность убрана с глаз долой, на нее наложен запрет.

– Сегодня я перееду.

– Хенрик никогда бы не сунулся сюда без причины.

– Какой?

– Встретиться с матерью и попросить ее выехать из гостиницы. Давай посидим снаружи.

Он встал, не дожидаясь ее согласия, и быстро пересек террасу.

– Прекрасный человек, – сказала официантка Луизе. – Говорит то, о чем другие молчат. Но он ведет опасную жизнь.

– В каком смысле?

– Правда всегда опасна. Нунью да Силва не боится. Он бесстрашный человек.

Нунью стоял облокотившись на парапет, отрешенно смотрел на море. Луиза стала рядом. Солнце заслоняла раскрытая маркиза, едва заметно шевелившаяся на ветру.

– Он задал мне свои вопросы. Вернее, это были не вопросы, а утверждения. Я сразу понял, что он напал на какой‑то след.

– Что за след?

Нунью нетерпеливо тряхнул головой. Не хотел, чтобы его прерывали.

– Наша первая встреча чуть не стала катастрофой. Он явился в редакцию и спросил, не желаю ли я стать его Вергилием. Я не очень‑то прислушивался к его словам, но Вергилия и Данте знал и решил, что передо мной великовозрастный студент, по какой‑то необъяснимой причине надумавший отличиться. Ну и ответил, как обычно в таких случаях. Послал его к черту: мол, не мешай работать. Тогда он извинился, сказал, что не ищет никакого Вергилия, он ведь никакой не Данте, он просто хочет поговорить. Я поинтересовался, почему он пришел именно ко мне. Он ответил, что связаться со мной ему посоветовала Лусинда. Но в первую очередь потому, что все, с кем он говорил, так или иначе упоминали мое имя. Дескать, я сам – подтверждение того, как безнадежно сейчас обстоят дела. Я практически единственный человек, который ставит под сомнение происходящее, злоупотребление властью, коррупцию. Я попросил его подождать, пока я закончу статью. Он молча сидел на стуле, ждал. Потом мы вышли на улицу, моя редакция расположена в дворовом гараже. Сели на бензобаки, из которых сооружены две неудобные скамейки. На них хорошо сидеть, потому что, отдыхая, устаешь. Спина болит от лени.

– Только не у моего отца. Он был лесорубом. Его спине пришел конец, но уж точно не из‑за лени.

Нунью да Силва, казалось, не слышал ее реплики.

– Он прочитал несколько моих статей о СПИДе. И был уверен, что я прав.

– В чем?

– В причинах эпидемии. У меня нет ни малейших сомнений, что болезнь связана с мертвыми шимпанзе и людьми, питавшимися мясом обезьян. Но что вирусу, способному так умело скрываться, прятаться, мутировать и постоянно возникать в новом обличье, никто не помог появиться на свет, я верить отказываюсь. Никто не убедит меня, что этот вирус не появился в какой‑нибудь секретной лаборатории, одной из тех, какие американский режим напрасно искал в Ираке.

– А какие‑нибудь доказательства существуют?

Нетерпение Нунью да Силвы переросло в нескрываемое раздражение.

– Для того, что само собой разумеется, не всегда тотчас нужны доказательства. Рано или поздно они находятся. То, что говорили в свое время старые колонизаторы, по‑прежнему актуально: «Африка была бы раем на земле, если бы не все эти проклятые африканцы, живущие здесь».